Мальчику пошел пятый год, а он еще не произнес ни единого слова.
- Неужто Сашенька так и не заговорит? - Марья Бо­рисовна, в смятении и тревоге наблюдавшая за сыном, как всегда в трудные минуты, искала поддержки у мужа.
- Опомнись, душа моя, что за странная мысль! Не вижу никаких оснований для тревоги.
Сергей Николаевич говорил с обычной твердостью, уве­ренно и веско, от слов его веяло успокоением, хотя червячок страха нет-нет да и шевельнется в сердце самого отца. Из всех сыновей Александр особенно был ему мил и дорог. У мальчика, казалось, должен быть недюжинный ум. Ведь вот какой осмысленный, не по возрасту серьезный у него взгляд. Почему, однако, он так упорно молчит? Первенец Эраст дав­но стихи вслух декламирует, а Саша словно в рот воды на­брал. Но не может же бесконечно продолжаться такая на­пасть!
- Не может, - с готовностью соглашается заехавший по просьбе Сергея Николаевича местный лекарь.
Он извлекает из жилетного кармана массивные серебря­ные часы, похожие на луковицу, и громко щелкает крышкой над Сашиным ухом. Мальчик от неожиданности вздрагивает и «с укоризной смотрит на доктора. А в часах уже что-то захрипело, зашипело, и вдруг раздался мелодичный звон. Радостно улыбнувшись, Саша бросился к блестящей иг­рушке.
- Изволили теперь сами убедиться, достоуважаемая Марья Борисовна, и вы, Сергей Николаевич: у сынка вашего отменный слух, так что, поверьте, все ваши страхи напрасны. Заговорит ваш сын, да еще как громко. Чего доброго, на всю Россию голос его будет слышен, а может, и за пределами отечества. Как полагаешь, молодой человек? - шутливо об­ратился он к мальчику.
Но Саша снова замкнулся в обычной своей серьезности. Ухватил за подол платья старую няньку и потащил прочь из гостиной в детскую. Примостившись на низкой скамеечке, он с нетерпением смотрит на няню.
- Вишь, уставил глазища.! Небось опять сказку тебе по­давай?
Мальчик утвердительно кивнул головой. И нянька пришла в умиление. Всё-то смекает ее Сашенька, всё как есть разу­меет. Сказки слушает - любо-дорого на него смотреть: где печально - нахмурится, где смешно - там улыбнется, а где страшно - зажмурится и крепко прижмется к нянькиным ко­леням.
Часами может он сидеть не шелохнувшись, благо запас сказок и песен у няни неиссякаем. То расскажет про леших, то про русалок, что заманивают людей в речную глубь. А то колыбельную споет:
Идет коза рогатая
За малыми ребятами;
Кто соску сосет,
Молока не пьет,
Того бу, прободу,
На рога посажу...
Саша часто заставляет петь эту песню - очень она ему нравится. Кажется, вот-вот сам повторит знакомые слова. Но вместо того только растопырит на манер рогов два паль­ца и тычет ими в няньку: мол, спой еще раз песню про козу рогатую. И не надоест ему слушать до тех пор, пока сон не смежит глаза.
Тогда укроет мальчика чуть не с головой старая нянька, подоткнет со всех сторон теплым одеялом, чтобы, сохрани господи, от окна не надуло - ишь как разбойничает осенняя непогода! Того и гляди зима нагрянет.
Давно бы пора господам, коль уж порешили покидать родное гнездо, в путь собираться. Нешто это дело - в лютую стужу пускаться с малолетками за тридевять земель?..
Но в доме уже идут последние хлопоты. Кажется, все готово к отъезду. Хозяин и хозяйка делают последний обход владений. Кругом все запорошило снегом. Можно трогаться по первопутку. Прощай, Смоленщина, прощай, Твердуново!
- Я приказал, друг мой, - говорит Сергей Николаевич жене, - подавать завтра лошадей пораньше.
И вот наступает час отъезда. Гомонит и суетится детвора. Старая нянька одевает своего любимца Сашеньку. Ее тоже берут в столицу.
- И мы с тобой, - говорит нянька, повязывая мальчику теплый шарф, - в Санкт-Пе-тербург едем. - Нянька взды­хает. - А я чаю, и там люди живут?
Саша приглядывается к предотъездной суете и молчит. Скоро ему минет пять лет, а он так и не сказал еще ни слова.
ПЕРВЫЕ УЧИТЕЛЯ
Если, пройдя петербургский Гостиный двор, повернуть с Невского проспекта на Садовую улицу, то через сотню-другую шагов обозначится величественное здание, обнесенное гранитной оградой с узорчатыми чугунными решетками. За­любуется иной пешеход дивным творением рук итальянского зодчего Джакомо Кваренги и подумает: наверняка сооружен такой дворец для знатных особ.
Только почему-то в ранний утренний час сюда стекаются люди разных чинов и званий. Правда, среди канцелярской мелкоты, что трусит вприпрыжку, ежась от холода в под­битых ветром фризовых шинелях, можно различить и спе­шащих к зданию степенных чиновников, и крупных купцов, и фабрикантов, а изредка - даже сановных особ. Эти послед­ние, впрочем, никогда не идут пешком. Они приезжают в соб­ственных каретах с лакеями на запятках. И встречает их, почтительно склонившись, высокий дородный швейцар с пышными бакенбардами, облаченный в расшитую золотом ливрею. Он едва успевает раскрывать перед прибывающими массивные парадные двери.
Деловой день в Государственном Коммерческом банке начинается. И тотчас приходит в действие весь многочис­ленный штат от последнего писца до правителя канцеля­рии.
Правитель канцелярии, Сергей Николаевич Даргомыж­ский, приходит на службу, едва забрезжит хмурое петербург­ское утро. Идти усердному чиновнику недалеко. Ему предо­ставлена казенная квартира в самом здании банка. Здесь Сергей Николаевич свободно разместился со всей своей семьей.
Маленькому Саше Даргомыжскому столичная квартира казалась поначалу огромной. Особенно по вечерам, когда из экономии не везде зажигали свечи и длинная анфилада ком­нат была погружена в темноту. Но вскоре мальчик освоился на новоселье, и даже сумрак перестал его пугать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45