Да вы, выходит, тезка моему брату. Мне остается пожелать вам столь же славного поприща, но, разумеется, без тех шипов и терниев, которыми устлан его путь.
После обеда, когда общество разбилось на группы, Саша Даргомыжский вновь очутился в близком соседстве с Львом Пушкиным.
- Что, - тихо спросил у Льва Сергеевича какой-то мало знакомый гость, - нет никакой надежды на скорое избавление Александра Сергеевича от ссылки?
- Увы! - печально подтвердил Лев Пушкин. - Шутка сказать - пятый год в изгнании, и из них около двух лет в богом забытой глуши! Но, - продолжал он,- брат не унывает. Сидит себе в Михайловском и, вообрази, строчит стихи...
- Которые ты, пользуясь завидной памятью,- с улыбкой перебил приятель Левушку, - потихоньку, без ведома автора, выдаешь в свет. Может быть, и нам почитаешь?
- Отчего же, - оживился Левушка, оглядев многолюдное общество, собравшееся в гостиной. - Если угодно,- продолжал он,- прочту кое-что из не бывшего в печати. Есть у брата стихотворение, которое назвал он «Вакхическою песней».
Лев Сергеевич высоко откинул курчавую голову и звонким голосом, нараспев стал декламировать:
...Подымем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходам зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
Стихи вызвали дружные аплодисменты слушателей. А Левушка вошел во вкус. Он читал стих за стихом, читал мастерски, искусно подражая манере старшего брата.
- На сегодня баста, - вдруг решительно объявил Лев Сергеевич. - Брат и без того корит меня в письмах за то, что, распространяя изустно его творения, перебиваю ему дорогу к издателям.
Левушка заметил опечаленное лицо Саши Даргомыжского:
- Сегодня ведь только начинается наше с вами знакомство, а стало быть, - заключил он, озорно блеснув глазами, - вволю познакомлю вас с поэзией Александра Пушкина!
ЗВУЧИТ ПУШКИНСКОЕ СЛОВО
Сколько хитростей приходится пускать в ход для того, чтобы выудить у Адриана Трофимовича совет по сочинению музыки! То уговорит учителя Саша Даргомыжский сыграть собственную пьесу, а потом, будто невзначай, начнет расспрашивать о правилах голосоведения. То сам исполнит, под видом чужой музыки, свое новое сочинение и попросит указать на ошибки.
Но стоит Саше чуть-чуть углубиться в премудрости музыкальной теории, сразу скуп на объяснения становится Адриан Трофимович.
- Зачем это вдруг понадобилось вам? - подозрительно взглянет он на ученика. - Или опять за старое принялись? - и сердито нахмурит брови.
Правда, уже оценил по достоинству Адриан Трофимович удивительный пианистический талант своего питомца. Тем важнее, кажется учителю, оберегать его от соблазнов сочинительства.
А ученик ни на один день не прекращает занятий композиторством. Но трудно ему без знаний, без опыта переводить на язык музыки мысли и образы, рождающиеся в воображении!
Спасибо, есть теперь с кем посоветоваться. Левушка Пушкин, навещая Даргомыжских, обычно приходит не один. С ним является его приятель, товарищ Александра Пушкина по лицею, Михаил Лукьянович Яковлев, известный в Петербурге музыкант-любитель, композитор и певец. Его романсы охотно распеваются в столице.
Михаил Лукьянович всегда готов выслушать новую пьесу юного автора и в меру собственных знаний помочь. Разница в возрасте ничуть не влияет на дружественный характер совместных музицирований. И Саша без стеснения показывает Яковлеву свои композиции.
- А ведь молодой человек далеко пойдет! - одобрительно отозвался Левушка Пушкин, прослушав вместе с Яковлевым очередную Сашину пьесу. - Эх, - воскликнул он, вдруг осененный новой идеей, - надо бы познакомить вас с Мимозой!
- С какой мимозой? - изумился Саша.
- Мимозой, - объяснил Лев Сергеевич, - зовется мой приятель и бывший однокашник по пансиону Михаил Глинка. Так окрестили мы его за то, что был недотрогой, когда ему мешали в его занятиях. А какой музыкант! И пианист, и скрипач, и импровизатор. А лицедей и вовсе непревзойденный! Кого хотите изобразит так, как ни один комический актер не сумеет. Веселое было время!
Левушка вдруг помрачнел:
- А кончилось тем, - заключил он вздохнув, - что пансионских вольнодумцев попросили вон из пансиона, начиная с вашего покорного слуги... И то сказать, знатный бунт учинили мы против учителей-педантов, боявшихся живого слова...
- А где же он теперь? - спросил Саша.
- Кто? - удивился Левушка. Он уже успел забыть начало разговора.
- Мимоза... Простите, я хотел сказать, господин Глинка.
- А куда ему деться? Здесь, в столице. Исправно служит чиновником по ведомству путей сообщения. А еще охотнее истребляет нотную бумагу... Как только выйдет случай, сведу вас к нему, - пообещал Лев Пушкин. - А сейчас не перейти ли нам от музыки к поэзии?
И снова, в который уж раз, в доме Даргомыжских зазвучала поэзия Пушкина.
- А теперь ты, Михаил Лукьянович, сыграй нам свои пьесы, которые сложил на стихи Александра.
Яковлев присел к фортепиано:
Вчера за чашей пуншевою
С гусаром я сидел
И молча с мрачною душою
На дальний путь глядел...
Мягким, красивым баритоном он спел романс «Слеза».
- Александр Сергеевич Пушкин, наверное, уже слышал эту музыку? - поинтересовался Саша.
- По доброте своей Александр Сергеевич весьма благосклонно отнесся к моему скромному опыту.
Саше понравился романс. И одновременно подумал он: как по-разному может быть услышано музыкантом одно и то же стихотворение. Доведись ему когда-нибудь писать музыку на эти строки, он наверняка продекламирует их иначе.
Но пока все эти мысли он держит при себе. Где ему, Александру Даргомыжскому, тягаться с Михаилом Яковлевым!
А новые знакомые все охотнее посещают гостеприимный дом Даргомыжских. Они приносят с собою журнальные новинки. Лев Пушкин рассказывает о поэзии Кондратия Рылеева, Вильгельма Кюхельбекера, о замыслах Александра Бестужева, связанных с «Полярной звездой».
- И, конечно, ждут не дождутся Александра Сергеевича, - заключает Левушка. - А когда дождутся?.. Беспощаден к поэту наш царь Александр Павлович, именуемый льстецами Благословенным.
О Пушкине часто рассказывает Саше и учитель математики, истории и словесности Николай Федорович Пургольд.
- С Пушкина начинается на наших глазах новая литература, достойная великого народа! - И Николай Федорович тоже читает вслух пушкинские стихи.
А мсье Мажи знакомит воспитанника с книгами новых передовых поэтов и писателей Франции.
Далеко не все из читанного Сашей одобрил бы Сергей Николаевич. Но на что же существуют хитрости? Как только наступает ночь и дом погружается в сон, Саша извлекает из-под подушки припрятанную книгу и, неслышно листая страницы, читает при свете едва теплящейся лампады.
Отлично видит все эти хитрости допоздна бодрствующий мсье Мажи. Посмеиваясь про себя, он смотрит, однако, на них сквозь пальцы. Пусть читает на здоровье питомец. Пусть вырабатывает самостоятельные суждения о жизни.
А Саше и русские и французские литературные новинки пришлись как нельзя более по вкусу. Словно свежим ветром на него повеяло.
До чего же сентиментальной и устаревшей стала казаться ему поэзия, которая и доныне царит в доме Даргомыжских. А если договаривать правду до конца, то многие бывающие у родителей литераторы-стародумы с их косными суждениями об искусстве, о жизни, право, так и просятся в злую эпиграмму или пародию.
Но разве об этом скажешь? Недаром Лев Сергеевич Пушкин, читая в присутствии молодых Даргомыжских запретные стихи своего старшего брата, иной раз предостерегающе поднимает палец: мол, не для всех ушей предназначены эти строки. В последнее время красноречивый Левушкин жест повторяется все чаще.
А потом Левушка вовсе куда-то пропал.
Настал памятный для России день - 14 декабря 1825 года. Полки, отказавшиеся после смерти царя Александра привести присягу новому императору Николаю I, вышли на Сенатскую площадь. Над строем восставших полков реяли знамена, полученные за боевые заслуги в славном 1812 году. Эти полки во главе с передовыми офицерами выступили против царского самовластья и крепостного гнета.
На Сенатскую площадь со всех сторон стекался 'народ. Многие вооружились кольями и камнями. А вожди восстания медлили и медлили, не решаясь действовать.
Растерянный, объятый страхом император успел собрать верные ему войска. На площади появились пушки. Сам царь отдал команду:
- Пли!
Картечь с визгом полетела туда, где стояли восставшие. Падали убитые и раненые. А залп следовал за залпом... Когда на площадь опустились ранние сумерки, все было кончено.
По улицам пошли патрули. Слышалась зловещая барабанная дробь. По всему городу искали участников восстания. Хватали и правого и виноватого. Царствование Николая I началось.
Город замер. По домам ползли недобрые слухи. Саша Даргомыжский слышал, как среди заговорщиков называли имена Рылеева, Кюхельбекера, Александра Бестужева. Имена эти были знакомы Саше по альманаху «Полярная звезда». А один из главных заговорщиков, Александр Бестужев, оказался не кем иным, как автором той самой статьи из «Полярной звезды», выдержки из которой читал Арлекин на памятном маскарадном вечере у Даргомыжских!
Вот когда - на пороге четырнадцатилетия - стал постигать Александр Даргомыжский смысл рассуждений автора статьи о вольномыслии в России и о причинах, это вольномыслие породивших.
Не знал, конечно, мальчик, что и Лев Сергеевич Пушкин тоже оказался в день 14 декабря на Сенатской площади и проявил живейшее участие к восставшим. А вскоре Левушка, опасаясь возможного преследования, совсем покинул столицу: надумал податься в юнкера и махнул на Кавказ.
Тревожные слухи о жестоких расправах росли и росли. А спустя шесть месяцев после трагического дня столицу потрясла новая страшная весть: 13 июля 1826 года в Петропавловской крепости были казнены пять участников декабрьского восстания, признанных правительством особо опасными.
1 2 3 4 5
6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25