В небе не виднелось ни облачка. Для плавучей серенады нельзя было пожелать погоды более бла­гоприятной.
Волшебное зрелище, эти плавучие серенады! По гладким водам Черной речки, а далее по Малой Невке к островам медленно движется украшенный фонарями, флажками и цве­точными гирляндами катер с музыкантами. За катером сле­дуют богато убранные лодки. И вот раздается в вечерней тиши то раздольная русская песня, то бойкий французский романс, то оперная ария с аккомпанементом фортепиано. Пение перемежают звуки труб. И в тот же миг в воздухе вспыхивают римские свечи, вертящиеся колеса, ракеты, рас­сыпаясь каскадом разноцветных огней и освещая многолюд­ные толпы зрителей на берегу.
В часы отдыха сюда стекаются петербуржцы, и среди них - те любители музыки, которые за недостатком средств редко посещают театры и концертные залы.
Еще во времена своей юности великолепные серенады за­тевал Михаил Глинка. С тех пор и ведутся эти музыкальные празднества, на которых каждый, кто хочет, желанный гость.
С катера, плывущего сегодня по Черной речке, слышится пение небольшого хора всего из десяти-двенадцати человек. Звучит он на редкость слитно и одухотворенно. Но больше всего поражают любителей музыки пьесы, которые исполня­ет хор. Они завораживают слух красотой и свежестью гар­моний, естественностью музыкальной декламации, полным слиянием мелодии с поэтическим словом.
На другой день в Петербурге только и было разговоров, что о необыкновенном музыкальном празднестве на Черной речке.
А душою всего предприятия оказался не кто иной, как Александр Сергеевич Даргомыжский. Он проверял на этом концерте, данном для безымянных слушателей, звучание своих хоровых пьес. С этими пьесами связан новый его за­мысел.
Давно бы пора ввести в музыкальный обычай хоровое или ансамблевое пение без аккомпанемента (а капелла). Отлич­ная это будет школа для певцов и для воспитания слуша­телей.
Так появились у Даргомыжского хоровые пьесы, которые впоследствии составили цикл «Петербургских серенад».
И какая же предстала в них многоцветная палитра му­зыкальных красок! От веселой застольной «Пью за здравие Мери» до акварельно нежной серенады «Где наша роза» и сурово-драматичного «Ворона». А с этими серенадами на слова Пушкина соседствует распевная, напоенная печалью лермонтовская «Сосна».
Это был совсем новый род музыки, созданный Александ­ром Даргомыжским. Так отозвались критики. Они же при­знали, что смелый опыт молодого сочинителя более нежели удачен.
А автор серенад не успокаивается на достигнутом. По сча­стью, молодой музыкант волен теперь распоряжаться своим временем. Чиновник, служивший в конторе министерства им­ператорского двора, Александр Даргомыжский подал в от­ставку и был уволен со службы в чине титулярного совет­ника.
- Конечно, не ахти какой чин выслужил Александр, - размышляет Сергей Николаевич. - Но все же в случае на­добности прокормится службой отставной титулярный совет­ник.
Впрочем, рассуждает так Сергей Николаевич лишь по старой привычке. Давно знает он, что предназначено сыну в музыке незаурядное поприще. То и дело слышит Сергей Ни­колаевич, что распевают пьесы Александра во многих домах. А иногда заведут при нем беседу совсем не знакомые ему люди:
- Вам приходилось слышать музыкальные сочинения гос­подина Даргомыжского?
И собеседник, оказывается, тоже знает этого сочини­теля...
- Господин Даргомыжский! - повторяет вслух Сергей Николаевич, и собственная фамилия звучит при этом непривычно торжественно. - Ну, а коли так, то, может быть, музыка наградит господина Александра Даргомыжского та­ким чином, которого не выслужишь ни в каком министер­стве.
Отставной титулярный советник энергично пользуется об­ретенной свободой. Плодотворно текут его дни. Помимо про­чих пьес, Даргомыжский пишет большую кантату с хорами и сольными партиями на текст пушкинского стихотворения «Торжество Вакха». Это пронизанное светлой празднично­стью произведение самому автору кажется наиболее значи­тельным из созданного им в ту пору. А создает он чаще всего излюбленные романсы. И здесь как нельзя лучше удается композитору то, к чему он стремился.
- Хочу, чтобы звук прямо выражал слово! - говорил Даргомыжский друзьям, раскрывая перед ними свои завет­ные цели.
Теперь начинает, наконец, сбываться давняя мечта о со­юзе поэзии и музыки, о правде в звуках.
- Будь я ваятелем, - заметил как-то в разговоре с Дар­гомыжским Владимир Одоевский, - я бы не удержался от одного сравнения, может быть, и неожиданного на первый взгляд. Но, право, когда слушаешь ваши романсы, кажется, что мелодия будто «вылепливается» в удивительном согласии с каждым словом, - и жестом, должно быть, для наглядности, Владимир Федорович изобразил, как работает над мате­риалом скульптор. - Поистине неотторжимы друг от друга у вас, Александр Сергеевич, слова и музыка!
Да, в правдивой музыкальной декламации Даргомыж­ский, пожалуй, не имеет соперников.
Сам Глинка часто с удовольствием поет его романсы, ак­компанируя себе. Переиграет Михаил Иванович новые пьесы друга, вспомнит старые, а под конец непременно исполнит особо полюбившуюся ему песню-скороговорку «Каюсь, дядя, черт попутал».
- Грех будет, любезный Александр Сергеевич, если не напишешь ты комической оперы. Не думай, это ничуть не легче, чем сочинить произведение серьезное. Пойми, - горя­чо убеждает Глинка, - тебе природою отпущен редкост­ный комический талант. Коли послушаешь меня, разом ста­нешь выше всех музыкантов, когда-либо писавших в этом роде!
Но почему-то идея комической оперы не увлекает Дарго­мыжского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45