Не знаю уж, почему Роза так благосклонно признала меня в роли советчицы и наперсницы – причиной этого было, вероятно, ее одиночество, а может, и страх навсегда потерять Адама. Как бы то ни было, между нами сложился определенный тип отношений, и вскоре все окружающие нас люди приняли его. Видит Бог, я этого не хотела и с удовольствием избавилась бы от Розы, поскольку меня преследовала мысль, что она все-таки может отобрать у меня Адама. Я вела себя так с Розой только ради Кейт и Дэна, которым была обязана слишком многим.
Примерно через час после того, как Роза покинула в тот день мой дом, от нее пришла довольно сентиментальная и полная раскаяния записка. Она всегда умела меня обезоружить, умела заставить забыть о моем решении впредь не позволять ей обижать себя. Смысл записки был очень неопределенным; думаю, спроси я Розу, в чем она раскаивается, она и сама вряд ли бы смогла объяснить. Внизу была приписка:
«Приходи, пожалуйста, помочь мне переехать в дом Лангли. Мы переезжаем сегодня».
Конечно, я поехала; возможно, это была глупость, но я начинала уже привыкать к тому, что поступаю глупо, когда имею дело с Розой.
Поехала я в основном для того, чтобы немного поддержать ее при первой встрече с семьей Лангли, поскольку помочь в чем-либо другом в этом хаосе их переезда не смог бы, пожалуй, никто. Когда я приехала в отель, они уже запаковали половину вещей. Вещи, которые не поместились бы и в пяти сундуках, приходилось запихивать в два сундука и саквояж. Всего лишь за два дня своего пребывания в Мельбурне Роза успела приумножить свое имущество, и теперь по всей комнате валялось множество коробок, бумажных свертков и корзин. В пользу Розы можно было сказать только одно – она никогда ничего не делала наполовину. Когда к отелю Хансона за ними подъехала карета Лангли, Тому пришлось послать еще и за кэбом, чтобы отвезти часть не поместившегося в ней багажа. Стоило слуге из дома Лангли открыть дверь этого кэба, и из него, как из цыганской кибитки, посыпались коробки и бумажные свертки. Роза сделала вид, что ничего не заметила.
Она не стала дожидаться, пока Том подаст ей руку, чтобы помочь сойти. В проеме открытой двери их уже встречала женщина, которую я сразу узнала – это была Элизабет Лангли. Вообще-то ее фамилия была Таунсенд, однако все в Мельбурне называли ее Элизабет Лангли. Позднее я узнала, что ей самой так больше нравилось. Как и Том, она была высокой и красивой, хотя черты лица Элизабет казались скорее правильными, чем милыми. Одета она была в скромное платье с довольно узкими рукавами и юбкой, глухим воротом и совсем без всякой отделки. Думаю, она больше походила на гувернантку, чем на хозяйку этого роскошного дома.
Мы подъехали к нему в середине дня, когда на Коллинз-стрит как раз начала оживать светская жизнь, и, наверное, специально для оказавшихся рядом зрителей, Элизабет наклонилась и чмокнула Розу в щеку.
Однако взгляд ее оставался при этом совсем недружелюбным. Элизабет поцеловала и Тома, впрочем, совсем небрежно.
– Ну вот, Том.
– Ну вот, Элизабет…
Таким было их приветствие после нескольких месяцев разлуки. На очереди была я, и она принялась внимательно меня разглядывать.
– А это моя подруга, Эмма Лангли.
Без особого удовольствия Элизабет протянула мне руку и холодно кивнула.
– Думаю, мой муж уже имел удовольствие с вами познакомиться, – сказала я, только чтобы нарушить молчание. Однако ее взгляд вовсе не наводил на мысли об удовольствии.
– Да, капитан Лангли заходил сюда по делу к отцу, – и она резко повернулась к Розе. – Наверное, вы захотите осмотреть свои комнаты.
Когда Роза ясно сознавала, чего именно она хочет, то становилась удивительно смелой. Рядом находились слуга и две горничные, которые пришли помочь внести багаж, когда она во всеуслышание заявила:
– О, я думала, что буду здесь жить, Элизабет, а не просто занимать комнаты. Сначала я хотела бы осмотреть все, кроме наших комнат. Том, проводи же меня. Пойдем с нами, Эмми!
Я заметила благодарный взгляд Тома и взбешенное лицо Элизабет. Роза взяла Тома под руку, и в ту же секунду он стал ее мужем и наследником этого дома, а не каким-то посторонним, чье присутствие здесь едва терпели. Том охотно повел ее вперед и уже не походил на прежнего повесу. Так одним небрежным движением Роза завоевала свое положение в этом доме.
Я понимала, что пройдет немало времени, прежде чем Джон Лангли решится оставить свой дом на Коллинз-стрит, чтобы поселиться в модном районе, широко раскинувшемся по направлению к Сент-Кильде и Тураку. Он останется здесь до тех пор, пока шум городского транспорта и улицы не сделается совсем невыносимым, пока дома вокруг не начнут теснить друг друга: ведь он строил этот красивый особняк из голубого камня на века, к тому же для Лангли это был способ лишний раз подчеркнуть, что он всегда находится в центре всех событий. О переезде в более приятный для жизни пригород не могло быть и речи, ведь кабинет Лангли находился на первом этаже, всего в пяти шагах от железной ограды, отделяющей дом от улицы. И даже до встречи с ним я уже понимала, что и уличная пыль, и голоса прохожих не только не мешали ему, а были уже просто необходимы. Его дом казался мне уменьшенной копией огромных особняков, мимо которых я когда-то проходила по площади Беркли, расположенной как раз за углом магазина Элиу Пирсона в Лондоне, – такая же железная ограда, подъезд с колоннами, мраморные ступеньки и изящная круглая лестница, ведущая из холла наверх. Повсюду красовалась изысканная мебель, какую сейчас уже не делали. Позднее от Джона Лангли я узнала имена людей, которые являлись создателями всех этих вещей, – стулья были от Хеплуайта, камины от Адама, а фарфор от Джосиа Ведгвуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139