— Ежели за школу и не платить, а книги, одежда, обувь, квартира? Ведь город — это вам не Весилоо и не Хара, там все по струнке. Будет у тебя фуражка форменная на голове, значит, и одежонка, и обувка должны быть под стать ей.
— Мать была бережлива... Мешок прошлогодней ржи и сейчас еще в амбаре, да и в этот год что-нибудь получим с поля. Восемь сосков в хлеве, да что-нибудь на перемет клюнет. Летом и сам парень в хозяйстве поможет...
— Других соблазнять ты силен, надолго ли хватит у тебя куражу. Конфирмацию прошел, скоро тебе можно будет и жену брать, втрескаешься в какую-нибудь деву и не сможешь помогать брату.
— Кто в меня втрескается, в ту я не влюблюсь. А на какой-нибудь блуднице, хромой или нищей, что меня в грех введет, я не женюсь.
— Ежели ты добровольно берешь на свои плечи эту ношу... содержать брата-школяра... Много ль тебе от него помощи будет — только летом, месяца три. Мы ничем помочь не сумеем, хорошо еще, ежели своих детей сможем определить и содержать здесь, в начальной школе, в Харе.
Два утра подряд у братьев был хороший улов угрей, так что в садке набралось уже с пуд рыбы. Теперь Яан и Пауль отправятся в город — продать масло и угрей. У Пауля документы, в том числе и свидетельство врача, которое требуется при поступлении в гимназию. В медицинском свидетельстве не сказано, что его мать была прокаженная, он и сам не станет об этом говорить в канцелярии гимназии ни этой госпоже, что постарше и в очках, ни той барышне. Как-то не идут с его языка эти слова. Но на душе мучительно, и, когда он потихоньку делится тем, что его волнует, будто чего-то украл, с братом, Яан отвечает ему полушепотом, чтобы не слышали покупатели:
— Не вздумай здесь, в городе, дурака валять. Верь сам, и пусть верят другие, что написал доктор на бумаге!
И тут же — покупателям:
— Очень хорошее масло от скотины с поморских лугов! Сколько?
И, догадываясь, что покупатель немец или онемечившийся эстонец — эти любят здесь, в городе, выпендриваться с помощью немецкого,— он отвечает кое-как по-немецки, чему сумел выучиться в школе:
— Чересчур расхвалил,— сказал Пауль, когда «прекрасная и любезная фрау» заплатила Яану за последний
Две кроны, любезная фрау! Это очень хорошее масло, молодая прекрасная фрау!
Посмотрите только! Как мужчине надо продать что-то, он становится кавалером. Допустим, любезный, я и куплю твое масло, но я уже не молодая, это только комплимент
кусок масла две кроны.— Какая-то морщинистая колдунья.
— А мне что! Там не было полного кило, остальное уже растаяло, а дала все же две кроны. Хватит и того, чтобы вранье в глаза не бросалось.
— Тут правдой и не пахло. Вранье отовсюду так и лезло.
— Как — не пахло? Гляди — орел и решка. Или ты считаешь, это фальшивая монета? Цифры и портрет министра. Деньги. Какую еще правду тебе надо? Бери!
Пауль берет сейчас и будет брать потом — гимназия требует таких денег, что заранее нельзя было даже и представить. Вот хотя бы готовальня. Или деньги на подарок ко дню рождения классного руководителя. Все платят, неужели не заплатишь ты, тем более что ты ни к какой группе не привязался, стоишь ото всех в стороне. Но и предусмотренных заранее денег не хватает. Новые издания учебников дороже, чем прежние. В школьную фуражку кладешь тридцать центов — лучше будут хранить твою одежду. Или дополнительные расходы: например, в Харе ты носил тридцать девятый номер обуви, а теперь не налезает даже сороковой, нужен еще больший номер, и тем дороже стоят ботинки.
С квартирой повезло, за нее сперва он платил три кроны в месяц, а теперь не берет Лийза и того. Лийза Сильм, у которой Прийт и Маали нашли ему квартиру, вдова из Весилоо, она подметает городской парк, унаследовала от своего мужа, возчика мусора, маленький деревянный домик. Домишко на краю города, старый, и краска на нем выцвела; на кухне Лийза порой стирает господское белье. В большой комнате с зеркалом, шкафом, комодом, столом, стоящим на резных ножках, и железной кроватью, на которой медные шары, живет сама Лийза. А комнатушка у прихожей, что при жизни мужа хозяйки служила кладовкой для всяких пожитков, отдана Паулю. Детей бог Лийзе не дал; оно, видимо, и лучше, как говорит хозяйка сама, муж пристрастился пить.
Лийза слышала гораздо раньше, чем Прийт и Маали ходили к ней просить угол для Пауля, что мать Пауля была прокаженная. Такое известие быстро кочует из уст в уста по всему острову Сааремаа. Не попало ли даже в газеты? Нет, в газетах полностью имя не напечатали, только первые буквы «Л. Л.», но, конечно же, местные жители знают все. Может же случиться, что дойдет и до ушей смотрителя парка слух, что в ее доме на квартире сын
умершей в Ватку женщины, но Лийза не верит, что из-за этого ее прогонят из уборщиц парка. Где-то ведь должен же обретаться сирота. Не верит она сама и в то, что к ней, старухе, прицепится эта болезнь. Что и говорить, доктора же признали парня здоровым. Кто бы взял его в школу, если бы у него заметили хоть единственное пятнышко на теле. Зря боятся люди. Вот хотя бы госпожа Стейнбах, у мужа которой хараский торговец Мете шьет одежду, уже не посылает со служанкой ей, Лийзе, свое белье для стирки. Может, Мете...
— Я сам рассказал об этом директору в первый день!
— Нет, директор человек деликатный и разумный, он не пойдет говорить об этом мамаше Стейнбах. Я думаю, что между ними вообще не было разговора об этом. И что ты сам таким хорошим хочешь быть, на весь свет трубишь о болезни матери?! Такие вещи, по возможности, надобно держать про себя.
— Разве сказать директору — это значит на весь свет?
— Ну, никто тебя не принуждал исповедоваться ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41