Хаиткулы нажал кнопку настольной лампы, потом взял трубку. На проводе был Аннамамед, хотя Хаиткулы ждал, что сначала его соединят с Марал, как он просил.
— Что нового? — Аннамамед задавал вопрос за вопросом.
Конечно, первый день пребывания здесь нельзя было назвать бесплодным: Хаиткулы объездил и обошел немало мест, связанных с давним событием,— он побеседовал с Най-мирабом, встречался с председателем колхоза и секретарем партийной организации, узнал у них о реконструкции села,
обо всех переменах, которые произошли здесь за последнее десятилетие. Можно ли было сделать что-то еще? Даже главному герою романов Жоржа Сименона вряд ли удалось бы сделать больше. И все же Хаиткулы не был удовлетворен. На вопросы Аннамамеда он отвечал сдержанно, в подробности не вдавался, иногда отделывался шуткой. Аннама-мед не догадывался, что звонил Хаиткулы не для того, чтобы отчитаться или получить советы, просто — услышать голос друга.
Едва Хаиткулы положил трубку, как телефон зазвонил снова. Какой-то студент был на том конце провода. Хаиткулы попросил позвать кого-нибудь из 16-й комнаты, но студент ответил, что девушки из этой комнаты ушли с композитором.
— С каким еще композитором? — Хаиткулы машинально расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.— Ты, друг, не ошибаешься?
— Если не веришь, приди и проверь сам! — ответили в Ашхабаде.
— Какой композитор? Молодой, старый? — Хаиткулы задавал нелепые вопросы, сам этого не замечая.
— Зачем девушкам нужен старик? Может быть, слыхал — есть такой Нурмурат Нуралыев? Молодой, очень талантливый...
Но Хаиткулы уже не слушал его, бросил трубку на рычаг. Раньше, когда он слышал, что кто-то ревнует жену, весело смеялся над таким человеком: «Просто ты перестал ей верить. Недоверие — это болезнь, да к тому же, видно, заразная. Надо остерегаться тебя, чтобы не заразиться». Что же сам не уберегся?.. Он думал о Марал, но не так, как думал о ней еще утром, еще десять минут назад... Его чувство к ней колебалось сейчас то в одну, то в другую сторону — от любви к неприязни. Так канатоходец раскачивается из стороны в сторону, чтобы удержать равновесие, рискуя рухнуть вниз и разбиться.
В его профессионально натренированной памяти до мельчайших подробностей всплыла встреча в медицинском институте, проходившая накануне его отъезда. Ему казалось, что он сразу забыл ее, но нет — цепкая память услужливо возвращала все события того вечера, и перед Хаиткулы сейчас будто прокручивали кинопленку, на которой он мог детально разглядеть каждый кадр.
...Вот выступает Марал от лица студентов и педагогов института. Она возвращается на свое место рядом с Хаиткулы, а на трибуну поднимается композитор. Молодой. Хаиткулы тогда держал за руку Марал, поэтому прослушал его имя. Но врезалась в память его внешность. Тот, кто строил трибуну, наверное, рассчитывал на человека по крайней мере среднего роста, у этого же была видна только голова. Волос на голове, можно считать, нет. Безволосый, а пока говорил — все время проглаживал пятерней голову. Речь его он помнит слово в слово.
«...Инициатором сегодняшней встречи являетесь вы — студенты. Спасибо за приглашение, мы очень рады и признательны вам. Председатель нашего Союза может сейчас подтвердить, что подшил вашу заявку в дело и не забудет о ней при оценке работы Союза за год. Да, да, у нас тоже есть свой план (смех в зале), и мы ежегодно требуем от председателя отчет о проделанной работе.. (Смех.) Наша шефская работа всегда планируется. Слова выступавшей до меня девушки... как ее зовут? (Голос из зала: «Марал».) Марал... они мне очень пришлись по душе. Обычно на таких встречах сначала погладят по головке, потом вставят шпильки, потом снова гладят; Она же сразу заставила нас краснеть. Башлык-ага,— он обернулся к председателю Союза композиторов,— первый удар вы целиком должны принять на себя. Если за четыре года композиторы впервые в этих стенах, то премия за это принадлежит вам. (Смех.) Защищайтесь сами, башлык-ага. Второй удар мы разделим поровну. Ни вы, ни я не написали ни одной песни о людях в белых халатах. Об агрономе, хлопкоробе, о строителе канала песни написаны и пишутся, о любви — сколько угодно, потому что эта тема больше всего волнует молодежь. И не только молодежь; бывает, и стариков, которые не .хотят в этом уступать нам. (Смех.) Вы правы, Марал: мы вспоминаем вас только тогда, когда где-то кольнет. Болит голова—бежим в аптеку за цитрамоном, поднимется температура — звоним в поликлинику, при аппендиците набираем «03» и ждем хирурга... (Аплодисменты.) Мы, композиторы, очень часто думаем о вас (смех), почти каждый день (смех), но когда здоровехоньки, вас и в мыслях нет, и никому из нас в голову не придет написать о вас песню. (Смех, аплодисменты.)»
Все то время, пока он говорил, он не сводил глаз с Марал—это Хаиткулы хорошо помнил... А как он закончил свое выступление!
«...В четверг состоялось прослушивание моей новой оратории. Вещь одобрена. Теперь займусь анализом вашего сегодняшнего критического выступления...— Он посмотрел на Марал и сделал паузу.— Сделаю надлежащие выводы. (Смех.) Есть девиз: «Дали слово — выполним», буду следовать ему... (Смех, аплодисменты в зале.)»
Если бы это на самом деле была кинопленка, Хаиткулы не стал бы ее прокручивать, сжег бы — и все. Но воспоминания похожи не на кинофильм, а на злых собак,— чем быстрее от них убегаешь, :гем скорее они тебя догоняют.
Марал... Как вела себя тогда Марал? Как все студентки, во все глаза глазела на трибуну. И смеялась до слез. Забыла, что Хаиткулы сидит рядом. Один раз только повернулась — это он хорошо помнит — и улыбнулась ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50