— Тот ветеринар сходил домой, вернулся, держа в больших рукавицах двухметровую веревку с петлей на конце. Нацепил ее собачке на шею, а бабушка, царство ей небесное, налила в одну миску оставшейся с вечера лапши, в другую воды. Взяли эти миски и повели Тарзана на веревке под большое абрикосовое дерево в самом конце меллека. Дерево та-а-а-кое, что тень от кего на полдвора. Нам, конечно, запретили идти туда. Но это мы-то не пойдем?!
Появившийся из-за поворота грузовик с прицепом прервал рассказ Салаетдина. Он точно рассчитанным движением вывел машину сначала на самый край дороги, потом снова на свою полосу, успев погрозить кулаком шоферу, явно нарушившему правила движения по шоссе. Садаетдин, будто тот шофер стоял перед ним навытяжку, назидательно сказал:
— Надо быть предельно внимательным, когда едешь но низине, тем более поворот закрыт беретом канала. Что бы случилось, окажись и я таким же ротозеем? Произошло бы столкновение!..— Он вернулся к рассказу: — Тарзана крепко привязали к дереву, кто-то пошел за милиционером: он рядом жил. Дали ему двустволку и попросили застрелить собачку. Мы из своей засады слышали, как он похваляется: «Подумаешь — собака!» От нее сейчас щепотка наса останется, я ведь с одной пули барса сваливал!» Ох и ругали мы его! Конечно, про себя ругали. Если бы нас увидели, надавали бы подзатыльников. Он поднял ружье, прицелился
и сразу же отвернулся. Раздался выстрел. От нашего дувала отвалился кусок, а собачка жалобно скулила. Милиционер что-то пробурчал, опять прицелился, опять отвернулся, опять выстрелил и опять промахнулся.
— Что это за милиционер? — Хаиткулы и смеялся, и качал головой, не то жалея собаку, не то милиционера. Смеясь, смотрел то на рассказчика, то на Марал.— Говори, говори, Салаетдин, разговор что тамдыр: остынет — слова, как лепешки, не удержатся на нем, упадут.
— Пока милиционер перезаряжал ружье, ветеринар спросил, почему он все время отворачивается, да так только лишний расход патронов, не дешевле ли будет свалить на собаку дувал и таким манером ее убить... Тогда стрелок стал размахивать руками, чтобы не учили: мол, если не отворачиваться, когда спускаешь курок, то можно остаться без глаз,— бывает, что ружье взрывается. Патронов много, а глаза,в конце концов, всего два...— Салаетдин резко обернулся: — Знаете, кто был тот милиционер?
Хаиткулы, только сейчас сообразивший, что это не анекдот, а быль, подмигнул Марал и обернулся к Сала-етдину:
— Если все это случилось на самом деле, не тяни, скажи, кто был тем снайпером.
— Кто же еще может быть...— Салаетдин улыбнулся.— Да кто же, кроме Пиримкулы-аги?
Если бы рассказ не был шутливым, Марал вступилась бы за Пиримкулы-агу. Она его хорошо знала, .много слышала о нем рассказов, похожих на этот и почти всегда невыдуманных, так что и эта история могла быть вполне достоверной. Уж Она-то знала, почему его пули не попадали в собачку. Она хотела сказать Салаетдину: «Пиримкулы-ага очень мягкосердечный, не похожий на других человек, его надо понять», — ло эти слова так и остались у нее в душе, наружу не вышли. Она, как и Хаиткулы, только весело смеялась.
Время в дороге пролетело незаметно. Подъехав к гостинице, машина остановилась. Салаетдин вышел из нее, а Хаиткулы и Марал остались сидеть. Он решил сразу же объяснить, почему просил ее срочно вылететь:
— Через три дня будет той. Корне, и ее жених любят друг друга или свадьба состоится по воле родителей? Мне надо это знать заранее.
Марал ждала от него каких угодно вопросов, только не этого. Она пожала плечами и в свою очередь спросила:
— Хаиткулы, ты только из-за этого вызвал меня? А я-то думала...
Просветлевшее во время рассказа Салаетдина лицо ее снова погрустнело, она отвернулась от Хаиткулы.
— Марал, милая моя, ты должна меня понять. Не заставляй пока говорить тебе всего. Скажу одно: той имеет непосредственное отношение к следствию...
— Не можешь говорить — не говори. Но ты же можешь хотя бы немного сказать, в чем все-таки дело...— Девушка собралась вылезти из машины вместе с Хаиткулы.
Хаиткулы, стоя у дверцы, задержал Марал:
— Сиди, сиди, обидчивый врач. Салаетдин отвезет тебя. Не забывай, о чем я спросил тебя. Ответ чрезвычайно важен. Не откладывай его. Встретимся вечером в кино, а сейчас... много дел.
Марал расстегнула ремешок от часов, пока слушала, потом снова застегнула, через силу улыбнулась Хаиткулы.
После того как она уехала, из Керки вернулся Пиримкулы-ага с известием о том, что Худайберды Ялкабов признался.
После ареста Худайберды Ялкабова дела Палты Ачиловича все же продвигались медленно — Худайберды ни в чем не признавался. Палта Ачилович не падал духом и через день ездил в Керки, где в присутствии Пиримкулы Абдул-лаева в своем рабочем кабинете задавал арестованному одни и те же вопросы. Он хотел добиться результатов, не прибегая к тем новым данным, которые Хаиткулы привез из Ашхабада. , Но оказавшись в Керки в день ссоры с ним, следователь повел себя по-другому.
— Ну, земляк, сегодня у нас с вами достаточно времени поговорить спокойно и всерьез.— Палта Ачилович раскинул руки, как бы касаясь ими стен кабинета, куда ввели Худайберды.— Разговор за дастарханом— это совсем не то, дорогой.— Он выложил на стол кипу бланков для ведения протокола допроса, но не спешил их заполнять. Включил магнитофон.— Да-а-а... Сейчас все будет по-другому и лучше... Это дома можно нас дурачить и даже оскорблять. Но
у нас есть и выдержка, и терпение... Сможете мне сказать, кого любил Бекджан?
Худайберды в ответ только тихо повел головой в сторону. Палта Ачилович понял это движение как отрицательный ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50