Он прислушивался с горечью и с тревогой. Почему о них
так много говорят? Слов он не мог разобрать, но в гуле голосов
снова и снова различал имена матери и сестры.
Так он пролежал на скамье около часа. Потом дверь
отворилась, и в камеру вошли Вискарра и Робладо. Их сопровождал
Гомес.
Узник подумал, что час его настал. Теперь его поведут на
казнь. Но он ошибся. Сейчас у них была другая цель. Они пришли
насладиться его душевной мукой.
Офицеры недолго задержались в камере.
- Ну, приятель, - начал Робладо, - мы обещали устроить
тебе сегодня представление. Слово мы держать умеем. Так вот,
все готово, представление скоро начнется. Взбирайся на скамью и
посмотри в окошко. Площадь хорошо видна отсюда - не беспокойся,
бинокль тебе не понадобится. Вставай! Не теряй времени! Увидишь
кое-что занятное.
Робладо разразился хриплым смехом, ему вторили комендант и
Гомес. Не дожидаясь ответа, все трое вышли из камеры и
приказали караульному снова запереть дверь.
Их приход и слова Робладо озадачили Карлоса. Что все это
значит? Представление, и при этом он - зритель? Какое еще может
быть представление, если не его казнь? Что же это значит?
Некоторое время он пытался понять, о чем же это говорил
Робладо, и наконец ему показалось, что он нашел ключ.
- Ага! - пробормотал он. - Дон Хуан... Вот оно что! Мой
бедный друг! Они и его приговорили к смерти, и он должен
умереть раньше меня. Они хотят, чтобы я видел его казнь.
Изверги! Нет, не доставлю им такого удовольствия - не буду
смотреть! Останусь здесь.
И он снова опустился на скамью, решив, что не встанет с
места. Порой он шептал:
- Бедный дон Хуан! Верный друг... Друг до гроба. Да, до
гроба. Ведь он за меня умирает, за меня... Дорогой друг,
дорогой!..
Размышления узника внезапно прервались. Чье-то лицо
заслонило амбразуру, и грубый голос крикнул:
- Эй ты Карлос, бизоний палач! Погляди-ка сюда! Черт
побери, зрелище того стоит! Гляди на свою мамашу, на колдунью!
Вот она красуется! Ха-ха!
Если бы его ужалила ядовитая змея, ударил враг, Карлос не
вскочил бы так стремительно. Он забыл о том, что руки и ноги у
него связаны, и упал на пол; с трудом поднялся он на колени.
Теперь он был осторожнее; хоть и не сразу, но ему удалось
встать на ноги. Он взобрался на скамью и, прильнув лицом к
амбразуре, выглянул наружу.
Кровь застыла у него в жилах и крупные капли пота
выступили на лбу, когда он увидел, что происходит на площади.
Душа его исполнилась ужасом, и ему показалось, что чья-то рука
сжала его сердце и давит железными пальцами.
Глава LXIV
Середина площади опустела - ее оцепили солдаты. Толпы
людей, прижатые к стенам домов, стояли по сторонам, запрудили
балконы и асотеи. Ближе с середине площади расположились
офицеры, алькальд, должностные лица и местная знать. Почти все
они были в мундирах, и при других обстоятельствах именно они
привлекли бы к себе взоры толпы. Но сейчас куда больший интерес
вызывала другая группа, и на нее-то с напряженным вниманием
были обращены все взгляды.
Она занимала угол площади напротив тюрьмы, как раз
напротив оконца, в которое смотрел Карлос. На этой группе сразу
же остановился его взгляд. Больше ничего он уже не видел - ни
толпы, ни сдерживающих ее солдат, ни важного начальства и
разряженной знати, - он видел лишь тех, что стояли напротив его
окна. Он не мог отвести от них глаз.
Там было два осла, лохматые бурые ослики, покрытые
попонами из черной саржи, свисающими до самых ног. На каждом
осле волосяной недоуздок; конец его держит темнокожий погонщик
в причудливой одежде из той же самой черной материи. За спиной
каждого еще один погонщик, так же странно одетый, с плетью из
бизоньей кожи. Подле каждого осла стоит еще и один из отцов
иезуитов, держа в руках неотъемлемые принадлежности своего
ремесла - молитвенник, четки и распятие. Вид у них деловитый:
они находятся при исполнении служебных обязанностей. Но каких?
Слушайте же!
Ослы оседланы. На каждом из них живое существо - человек.
Всадники сидят не свободно, нет - они связаны. Ноги их стянуты
веревками, обмотанными вокруг щиколоток, а чтобы спина
оставалась согнутой, руки привязаны к деревяному ярму, надетому
на шею осла. Головы их опущены, и лица обращены к стене, -
толпа их пока еще не видит.
Они обнажены. Достаточно одного взгляда, чтобы понять -
это женщины. Последние сомнения рассеются при виде их длинных
рапущенных волос; седые у одной, золотистые у другой, они
закрывают щеки пленниц и свисают на шеи ослов. Но одну из них
нетрудно узнать и без этого. Она сложена, как Венера. Даже
взгляд скульптора признал бы ее беупречной. На другую наложили
печать годы. Она сморщена, костлява, худа, и на нее неприятно
смотреть.
О Боже! Что за зрелище для Карлоса, охотника на бизонов!
Эти всадницы поневоле - его мать и сестра! Он узнал их
мгновенно, с первого взгляда.
Если бы сердце его пронзила стрела, боль не была бы
острее. С уст его сорвался сдавленный стон - единственный звук,
который выдал его страдания. Потом он умолк. Лишь судорожное,
отрывистое дыхание говорило о том, что он жив. Он не упал, не
лишился чувств. Он не отступил от окна. Точно изваяние, стоял
он, как стал с самого начала, прижавшись грудью к стене, чтобы
тверже держаться на ногах. Глаза его, застывшие, неподвижные,
прикованы к несчастным женщинам.
На середине площади Робладо и Вискарра - наконец они
торжествуют!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112