Что случилось? - повторяла она как в бреду. Терри прижал руку брата к своей груди.
- Его укусили, мама. Там волки. - Он изо всех сил старался не разреветься. Папа всегда говорил, что мужчине плакать стыдно. Когда они свернули на темную улицу, где был их дом, он заметил, что с Дэвидом что-то не так. - Мама, мама… по-моему, это очень серьезно… по-моему, Дэвид умер, мама. - Странно, он не почувствовав ничего. Лишь обжигающий холод внутри.
- Твою мать, - тихо выругался Пи-Джей. - Мать твою за ногу.
Это было ужасно. И что самое страшное, мама даже не сделала Пи-Джею замечание, что ругаться нехорошо. Вот это было страшнее всего.
Терри выронил безжизненную руку Дэвида. Она свесилась с края сиденья. Маленькие лужицы крови собрались в тех местах, где они с братом однажды разрезали виниловую обивку своими швейцарскими перочинными ножами.
Мама как будто была не здесь. Она вообще ничего не замечала. Вообще ничего. Она только твердила, снова и снова:
- Надо позвонить Джеффу в Бойс, а вдруг он наяривает какую-нибудь городскую суку, а вдруг я уже недостаточно хороша для него?
21

камень, ножницы, бумага
Стивен сидел один у себя в номере в “Плаза”, в Нью-Йорке. Телевизор работал, хотя ничего не показывал - на экране рябили серые точки. Стивен хлопнул очередной стакан водки. Жизнь прекрасна и удивительна. Почти как опера.
А что, если это действительно опера - какая-нибудь вагнеровская опера? Только представь: куда бы ты ни пошел, тебя окружают монументальные разливы симфонического оркестра - как будто у всех, кого ты встречаешь, есть невидимый плейер с той же самой мелодией, что звучит у тебя в ушах! У жизни должно быть либретто, очень подробное, с указанием каждой реплики и переводом. И если это действительно Вагнер, то у каждого основного персонажа и события должны быть свои лейтмотивы. Стивен представлял себе эти главные лейтмотивы, их названия указаны в программке в скобочках-звездочках, и они периодически проявляются - как пояснения-сноски к либретто жизни. В моем случае самым главным, наверное, будет “огонь”, подумал Стивен. В голове у него звучала тема волшебного огня из “Валькирии”. Он припомнил, что у Вагнера “огонь” означает также бога-обманщика, и иллюзию, и трансформацию…
Стук в дверь оборвал эти странные мечтания.
Это был Брайен Дзоттоли.
- Давай заходи. У меня есть водка, - поприветствовал его Стивен. - А где все?
- Засели в номере принца Пратны. Готовят очередной хитрый план, - сказал Брайен. - Я потихонечку смылся, хотел с вами поговорить. Вы - единственный из всей этой оголтелой компании, Стивен, кто кажется более или менее нормальным.
Стивен рассмеялся.
- И это при том, что я единственный из всей “оголтелой компании” лечился, в психушке. Садись. - Он указал на громоздкое кресло, якобы девятнадцатого века. - Не жалеешь, что примкнул к нашему скромному обществу?
- Нет. Я хочу отомстить.
- Ага, месть. Вожделенная месть, тема для великой оперы, - задумчиво проговорил Стивен, прислушиваясь к теме огня, что гремела у него в голове.
- Мне непонятно, почему именно Нью-Йорк?
- Какой ты все-таки наивный молодой человек. Ты уверен, что все дело в нескольких смертях, в потерянной племяннице, в одном большом доме, где собрались одержимые жаждой крови. Ты не знаешь этого мальчика так, как я. - Стивен начал рассказывать Брайену о своих предыдущих “знакомствах” с Тимми Валентайном, или Конрадом Штольцем, или с кем там еще, но сбился где-то на середине, упал на диван и налил себе еще водки. - Вот видишь. - Он открыл свой дипломат и вывалил его содержимое на журнальный столик. - Телеграммы. Меня зовут дирижировать. В любой театр, какой я скажу. Письмо от Терезы Бензино. Они готовы возобновить мой контракт, причем гонорар теперь вчетверо больше против того, что был раньше. А теперь смотри.
Он порвал все бумаги на мелкие кусочки, сложил их в пепельнице и поджег зажигалкой.
- Смотри, как проходит мирская слава и чахнет карьера неудачливого, в сущности, старика. Ты по-прежнему думаешь, что я тут единственный нормальный?
- Пожалуй, да.
- А почему именно Нью-Йорк… у меня тут есть знакомые из музыкальных кругов, которые могут знать, где сейчас Тимми Валентайн. Это все-таки лучше, чем целыми днями сшиваться у ворот особняка. Ты ничего больше не вычислил из тех газетных вырезок?
- Нет.
Стивен сказал:
- Когда-то я любил женщину. Но теперь она одержима. Этим вампиром. Однажды мне было видение… по крайней мере я думал, что это видение, но когда я в последний раз видел его, он был из плоти и крови…
- По-настоящему ты не с ними, правда?
- А ты как думаешь?
- Ты преследуешь что-то свое.
- Ну разумеется. Неужели ты думаешь, что меня хоть сколько-нибудь волнует великое отправление мистерии зла, которое затеял Пратна?! Я хочу вновь обрести себя, понимаешь?! Шестьдесят лет назад я заглянул в глаза призрачного существа и лишился души. С тех пор я жил лишь в тени реальности и обретал плоть, только когда смотрел ха огонь. Огонь! Огонь - это сама жизнь. В это верили древние персы, знаешь. Их религия и философия строились на бесконечной борьбе между жизнью и нежизнью, добром и злом, созиданием и разрушением. Для них огонь был воплощением самой жизни.
- Они поклонялись огню?
- Да. Они верили “о вселенский дух, Ахурамазяу, и в Ахримана, темную силу… - Стивен замолчал, вдруг решив, что Брайену это скучно. В конце концов, для большинства людей огонь - это просто огонь.
- Было бы намного праще, - сказал Брайен, - если бы эти двое, что сейчас шепчутся наверху, не питали такую страсть к пышным эффектам. Они одержимы. Вы понимаете, что я хочу сказать, да? Мы не такие, как они.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133