Но уйти ему, конечно же, не дали.
– Э, дорогой, куда ты так торопишься? – хозяин откровенно глумился над ним, даже не пытаясь скрыть своего издевательского тона. – В барак ты всегда успеешь, лучше посиди с нами, выпей... Налить ему!.. Пей, не стесняйся, закусывай – я хочу, чтобы все было, как у людей.
«Зэк» ошарашенно посмотрел на Ахмета, пытаясь понять, что скрывается за его улыбочкой, и одним залпом осушил протянутый ему кем-то из таджиков стакан.
– А как твое имя? Мы еще не слышали.
– Петром меня зовут. Петр Корнейчик. Да и пойду уже, пожалуй, завтра на работу рано вставать.
Не хочу вам мешать... – он начал медленно приподниматься, униженно раскланиваясь, но тут же строгий окрик хозяина остановил его, снова пригвоздив беднягу к стулу:
– Сядь, свинья неблагодарная! Игра только началась!
Ахмет яростно сверкнул глазами и властно указал на второго рулетчика, с револьвером в руке стоявшего за спиной несчастного «зэка».
– Этот человек вложил триста своих долларов и проиграл. Неужели ты не хочешь ему помочь? Он должен вернуть свои деньги. И поэтому мы сейчас все вместе будем играть дальше, во втором туре. Ясно?
Ахмет выложил из кармана стодолларовую купюру и положил перед собой на стол.
– Объявляется игра: Мурат против Петра. У одного – голова, у второго – один патрон в барабане.
Я ставлю сто долларов на то, что повезет Петру. Кто согласен – клади деньги сюда. Кто против – клади около Мурата. Ты сам, Мурат, по нашим правилам Можешь на этот раз ничего не ставить – если выиграешь, получишь свою долю наравне с остальными выигравшими. Ставка для всех одинаковая – сто долларов.
Вскоре на столе перед Ахметом лежало шесть сотен, а сторонники Мурата выложили тысячу триста баксов.
Прозвучала команда хозяина, щелчок – и Ахмет сгреб все деньги, честно разделив сумму на шесть частей и раздав каждому, кто поставил так же, как он.
– Молодец, Петр, хорошо сыграл – мы на сто процентов благодаря тебе «поднялись»! – поблагодарил он «зэка» невесть за что...
Второй этап кровавой игры продолжался минут двадцать. Деньги кочевали из одного кармана в другой, револьвер глухо щелкал, а Петр обреченно пил водку, потеряв к происходящему, как показалось Банде, всяческий интерес.
Скоро все было кончено. Раздался выстрел, и на стол тяжело повалился Петр. Пуля прошла через его голову далеко не так аккуратно, как у Федора. Ранение, безусловно смертельное, оказалось сквозным, и вышла пуля где-то на шее, рваной окровавленной раной вспучив обрывки мышц и кожи. Из раны густо, пульсирующими потоками, потекла темно-красная кровь, заливая стол, мясо, хлеб...
Банда, слишком много повидавший на своем веку – видевший и смерть, и кровь, носивший за бронежилетом вытекший глаз товарища и счищавший его мозги с собственного обмундирования, – на этот раз не выдержал. Ведь это была не война – простое убийство. Он не смог вынести жуткого зрелища и бросился вон из столовой, спеша на свежий вечерний воздух.
Следом за ним выскочил Хлыст, и без того всегда круглые и удивленные глаза которого стали сейчас похожи на два медных пятака царской чеканки.
– Суки! – шептал он. – Шакалы! Банда, я их всех порежу, всех постреляю. Не дам жить гадам!
– Порежем, Хлыст, обязательно. И постреляем.
Только момент найдем подходящий... А пока тихо – идут. Кажется, трупы вытаскивают. Ублюдки гребаные...
С того дня чувствительность и сентиментальность русских охранников стала главной темой разговоров между таджиками. Каждый из них считал за честь напомнить Банде и Хлысту об их «позоре» – о том, как они, сами русские, тем не менее испугались русской рулетки, испугались одного только вида человеческой крови.
– Эй, Хлыст, пошли поможешь, я сейчас баранчика резать буду – крови много будет!..
– Банда, приходи сегодня в столовую в русскую рулетку играть – глядишь, если не обрыгаешься, за один вечер много денег сможешь заработать!..
Правда, после нескольких зубодробительных ударов Банды шуточки прекратились, но отношение недоверия и пренебрежения к Хлысту и Банде со стороны остальных охранников только росло и укреплялось...

* * *

– Ты, наверное, спросишь, почему я не сбежал? – Банда первым нарушил тяжелое молчание, воцарившееся у костра по окончании его страшного рассказа. – А все очень просто – не мог я убежать, Олежка...
– А я и не спрашиваю... Давай лучше еще выпьем, а то ты такие страсти рассказываешь – мороз по коже дерет, – Востряков наполнил стаканы и сразу же, не дожидаясь Банды, одним большим глотком выпил свою порцию.
– Зима началась, Олег. Вокруг горы, снег. Куда пойдешь? – Банда будто не слышал Вострякова, так и не притронувшись к стакану и продолжая свой рассказ. – Подошел я к Ахмету, так, мол, и так, больше работать у тебя не хочу, мы про такие зверства не договаривались, так что переправляй меня в Бишкек – и адью. А он мне в ответ – «не могу, кем я тебя заменю, интересно?» Мы, говорит, с тобой контракт на год заключили, так что работай. Я ему – «пошел к чертям собачьим! Забирай свои сраные бабки, а я ухожу!» – «Иди, – говорит, – я не держу. Сдохнешь в горах как шакал последний...»
Банда тяжело вздохнул и замолчал, а потом, будто до него только сейчас дошло предложение Олежки, схватил свой стакан и тоже выпил его залпом, даже не поморщившись.
– Так что я остался... К зиме там человек сто двадцать «зэков» собралось – Ахмет, как видно, готовился основательно. Ведь до самой весны из лагеря – никуда, только в баню «зэков» водили, все остальное время в бараках они сидели, носа не показывая... Зато весну вряд ли и половина увидела. Кто сам умер, кого в рулетку, так сказать, проиграли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101