Вспомнив о наручниках, висевших у него на поясе, Банда крепко сковал руки араба за спиной и потащил к машине. Затолкав его на заднее сиденье, Александр для верности прикрепил наручники к ремню безопасности, подтянув их как можно выше.
Теперь араб валялся на сиденье с высоко задранными к потолку руками, утыкаясь носом в мягкие подушки и заливая их собственной кровью – Вот так-то, урод! – удовлетворенно хмыкнул Сашка и, вытащив из кармана пленника пакет, предназначавшийся Большакову, вскочил за руль.
Взревел двигатель, и «мицубиси» стремглав вылетела из двора дома Алины, устремляясь за город...

* * *

Банда несся по ночной Москве, старательно объезжая все известные ему посты ГАИ, не желая нарваться на внезапный ночной досмотр машины, по направлению к лагерю «Валекса» Но, уже выехав за город, он резко свернул в более-менее густой лесок, на всякий случай отъезжая подальше от дороги.
Выбрав место поглуше и потише, он остановил машину и, вытащив араба, привязал его к толстой сосне – Говорить будем сразу или как? – на всякий случай, не надеясь на быстрый успех, спросил он пленника.
– Сабака! – прорычал тот в ответ, бешено сверкая своими черными глазищами.
– Ясно. Что ж, даю тебе время подумать, – Банда отошел назад, к машине, и развернул наконец конверт, отобранный у этого неудавшегося посыльного.
В несколько раз сложенный листок бумаги были вложены волосы. Маленькая каштановая прядь. Волосы Алины.
Банда почувствовал, что кровавая пелена ненависти заливает его глаза, а руки сами собой сжимаются в кулаки. Боясь, что он сейчас убьет этого араба на месте, парень постарался опомниться и буквально заставил себя прочитать две строчки, кривым корявым почерком начертанные на листке:
«Владимир Александрович, осталось 2 дня. Договор наш в силе».
Подписи не было, Даты тоже. Все было ясно и так.
Банда аккуратно снова завернул волосы девушки в Записку, вложил все это в конверт и спрятал в карман. Затем снял куртку и подошел к арабу, грозно закатывая рукава.
Пленник, видимо, почувствовал, что настают самые страшные для него минуты, и дернулся, из последних сил стараясь освободиться от стянувшей его грудь веревки.
– Не дергайся, красавчик. Вспомни лучше Аллаха.
– Шакал страшный, – провопил араб, закатывая глаза.
– Смотри – раз!
Банда резко и профессионально точно двинул пленника в солнечное сплетение, постаравшись сделать это не слишком сильно, чтобы тот не потерял снова сознание, но и не слишком слабо, чтобы дыхание араба остановилось, страшным холодом сковав сердце.
– Теперь – два!
Удар в пах был настолько страшным, что пленник заверещал, прощаясь со своими еще не родившимися детьми, но Банда невозмутимо улыбался, глядя на его мучения.
– А теперь – три!
Голова араба коротко мотнулась, ударившись затылком о дерево, и двух верхних передних зубов парень не досчитался.
– Мне дальше считать, или, может, поговорим?
– Что ты хочешь?
– Где Алина?
– У нас. Ее убьют, если со мной что-то случится!
– А я убью тебя. Медленно, не спеша, с удовольствием.
– Аллах простит мне мою смерть!
– Не-е-т, парень, не надейся!
– Он видит, как мужественно принял я избавление от мук! Убей меня, неверный!
– Ты торопишься, голубчик. Ты же мне еще не рассказал, где Алина.
– Кто ты? Ты не из Ка-гэ-бэ?
– Нет, дорогой. Я дикий. Одиночка. Могу с тобой делать, что захочу. Ты знаешь, я когда-то был в Афгане и кое-чему у «духов» научился. Из тебя можно сделать несколько ремней. Тебя можно накормить мясом твоего же бедра. Тебя можно удушить твоими же кишками. Ты что выбираешь?
– Что ты хочешь?
– А ты не понял еще? – Банда говорил медленно, тихо и проникновенно, и звук его голоса действовал на пленника гораздо более убедительно, чем любые удары и боль. – Где моя девушка, я тебя спрашиваю?
– Послушай, я не могу сказать. Я всего лишь студент. Меня заставили передать письмо люди самого Амроллахи. Мне возвращаться еще домой. Там мои родители...
– Послушай меня и ты, студент. За Алину я пойду на все. Ты не увидишь ни родины, ни родителей. Тебе никогда не увидеть диплома, и никогда Иран не увидит своего молодого специалиста. Ты хорошо понимаешь, что я имею в виду?
– Да... Но Аллах не простит мне предательства!
– Аллах все простит. Он тебе только одного не простит. Знаешь, чего?
Банда загадочно улыбнулся и пошел к машине, оставив несчастного студента теряться в догадках.
Но через несколько мгновений он вернулся, держа в руках кусок сала и нож.
– Аллах не простит тебе, если я накормлю тебя свининой. Ты сейчас плотно-плотно поужинаешь, а затем запьешь все это нашей русской водкой. Хочешь?
– Не делай этого, я прошу тебя! – араб брезгливо и одновременно с животным ужасом наблюдал, как Банда начал отрезать маленький кусочек сала, игриво принюхиваясь к нему и цокая языком, будто от огромного удовольствия.
– Где девушка?
– Я не могу!
– Где девушка? – Банда взял отрезанный кусочек и приблизился к арабу, поднося сало почти к самому его рту. – Оно вкусное, тебе понравится. Ты еще попросишь. Обещаю!
– Я скажу, только не делай этого! – страшно закричал араб, дергаясь в конвульсиях ужаса всем телом.
– Вот это – другое дело! – Банда удовлетворенно вбросил сало себе в рот и начал его жевать, с интересом посматривая на студента.
В свете фар он казался еще совсем молодым, напуганным и несчастным, и Банда даже почувствовал что-то вроде жалости к этому бедняге, но тут же постарался подальше отогнать от себя эти мысли.
– Так где она?
– Ее завтра увезут из Москвы.
– Почему?
– Хайллабу сказал, что держать ее здесь становится опасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101