Возможно, я и зарывался, но мне очень хотелось есть. Остаться здесь на ужин было очень соблазнительно.
– Ну и как вам изменения? – поинтересовалась Екатерина Дмитриевна, с трудом скрывая веселые искорки в глазах.
«Чего это она так развеселилась?» – подумал я. Вслух же сказал:
– Впечатляют. Мощеная дорога, фонари. Ваш дом, наконец. Когда-то на этом месте было подворье портного Фрола Исаевича Котомкина...
Договорив фразу, я прикусил язык, но, кажется, поздно. Смешинки в глазах хозяйки пропали, их выражение стало скорее испуганным.
– А что вы о нем знаете? – поинтересовалась она.
Понимая, что зарапортовался, я попытался уйти от прямого ответа и перевести разговор на другую тему.
– Не то что бы знаю... меня больше интересует городское зодчество, вот в этой связи...
Однако, Екатерина Дмитриевна не дала себя заговорить и вернулась к прерванной теме:
– Мой прадед не был столь известным человеком, чтобы о нем помнили посторонние.
– Ну, а если я краевед и знаю о нем по старым записям в городских книгах?
– Вы же не местный житель! – перебила Екатерина Дмитриевна.
– Да, я действительно приезжий и совершенно случайно, исследуя историю, так сказать Отечества, узнал историю вашего прадеда...
Я начал нести такой странный вздор, что сам себе диву давался.
К тому же меня начало покачивать, как будто подо мной был не пол, а корабельная палуба.
– То, что вы правнучка Фрола Исаевича – это чрезвычайно приятно. Надеюсь, он в добром здравии. О-очень почтенный человек, хотя портной, между нами, так себе. Как, кстати поживает его дочь, Евдокия Фроловна? Увидите, передавайте привет...
В голове у меня звенело, и слова произносились машинально, через силу. Почему-то казалось, что меня сейчас выгонят из дома, а очень хотелось есть и страшно было выходить одному в темноту.
– Никогда бы не подумал, что вы Дунина внучка, совсем на нее не похожи, такая красавица, Семен, он тоже... Дедушку вашего зовут Семеном?
Я хотел еще сказать, что был дружен не только с ее бабушкой, но и с дедушкой, но не смог сформулировать мысль и окончательно запутался в словах. Мысли куда-то разбежались, и я растеряно оглядел присутствующих. Сцена была забавная, как в последнем акте «Ревизора». Мне стало стыдно, что я так напугал этих приятных людей.
– Пожалуй, мне пора, – через силу проговорил я. – Очень приятно было познакомиться.
Я попытался поклониться, но голова потянула вниз, а пол начал почему-то приближаться к лицу. Краем сознания я успел зафиксировать женский крик. Потом услышал, как кто-то начал стучать в пол каблуками. Я хотел спросить, что, собственно, здесь происходит, но не спросил, потому что все перемешалось, и спрашивать стало не у кого. Перед моим лицом трепетала занавеска, а сверху, вдалеке, вместо неба, был белый потолок.
Чья-то мягкая ладонь легла мне на лоб, и дребезжащий старческий голосок сказал:
– Смотри, Катя, барин очнулся!
– Бабушка, я тысячу раз просила вас, не называть его барином.
– Прости, милая, но я уж буду по-своему, по-старому, как же не барин, коли барин.
– Кто барин? – поинтересовался я.
Рука на моем лбу дрогнула и исчезла, а надо мной склонилось женское лицо, которое я когда-то видел.
– Как вы себя чувствуете? – спросила женщина, забавно шевеля полными, ярко очерченными губами.
– Хорошо, – ответил я, – только очень хочу спать.
– Вот и замечательно, поспите, мы вам мешать не будем.
Я хотел сказать, что ни рука, ни лицо мне не мешают, напротив, они очень кстати, с ними легко и покойно, но не успел, чувствуя, что проваливаюсь в сон…

Глава 2

Проснулся я от тихого шепота. Взгляд уперся в керосиновую лампу, под зеленым абажуром, стоящую на столе напротив кровати. Такие богато украшенные лампы я видел только на Калужской площади в антикварном магазине, еще в советские времена. Стоили они очень дорого. Эта мысль зацепилась за сознание и мешала сосредоточиться на окружающем.
– Он просыпается, – сказал кто-то невидимый.
– Где я?
– Не волнуйтесь, – ответил тот же голос. – Вы у друзей.
– Вы кто?
– Я ваш доктор.
– Что со мной случилось?
– Вы заболели, но теперь поправляетесь.
Я с усилием повернул голову и увидел говорившего со мной мужчину. Это был молодой человек, лет двадцати восьми. У него были пышные темные волосы, усы со слегка загнутыми кончиками и шотландская бородка. Одет он был в пиджак из мягкой, толстой ткани, рубашку с высоким воротником, украшенную широким галстуком-бабочкой.
Я начал вспоминать, что со мной случилось. Память возвращалась медленно и неохотно.
– Какой сейчас год? – спросил я, реализуя мысль, засевшую в памяти когда-то очень давно.
– Пятьдесят шестой, – ответил доктор.
– Чего, пятьдесят шестой, девятьсот пятьдесят шестой?
– Что это вы, голубчик, говорите! Какой может быть девятьсот пятьдесят шестой! Вы, почитай, почти тысячу лет упустили! Сейчас уже тысяча восемьсот пятьдесят шестой год. Вы только не волнуйтесь. Мы находимся в России, в 1856 году, в том же году, когда вы и заболели. Вы несколько дней были без сознания, а сейчас у вас небольшая потеря памяти. Скоро вы поправитесь, и все будет в порядке.
Кое-что я и вправду начал вспоминать.
– Это, что дом Котомкиных?
– Вот, видите, вы уже кое-что припомнили. Да, это дом принадлежит вдове купца первой гильдии Кудряшовой, а Котомкина – девичья фамилия ее бабушки, Евдокии Фроловны.
– Дуни?
– Ну, если вам так угодно, то бабушки Дуни.
– А где она? И откуда у нее взялась внучка?
– Она здесь, в комнате, – терпеливым тоном, каким обычно врачи говорят с душевнобольными, сказал доктор. – А внучка, ну не знаю, откуда взялась, скорее всего, родилась, как и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93