– Вы, Александр Егорович, один живете? – спросил я хуторянина, с мрачным видом сидевшего на лавке под образами.
– Один, – сухо ответил он.
Мне было интересно узнать, как он один справляется с довольно большим подворьем, и почему у него нет ни жены, ни помощников, но лезть в чужую душу не стал.
– Я сейчас видел около хутора двух соглядатаев, – неожиданно сказал он. – Думаю, что они по ваши души.
– Кто такие? Прочему вы решили, что соглядатаи?
– В лица узнал, они из имения Моргуна. А коли не вас выглядывают, то кого? Не меня же. У меня с ними вопрос давно решен.
– У вас, что тоже счеты к Моргуну?
– Счеты? – насмешливым голосом воскликнул мужик. – Разве вам Семен Михайлович ничего не рассказал?
– Нет.
– Если хотите, могу рассказать.
Честно говоря, я находился в таком состоянии, что слушать чужие исповеди у меня не было никакого желания. Единственное, о чем мечтал, упасть и уснуть. Однако, не решился обидеть хуторянина и состроил заинтересованную мину:
– Конечно, хочу...
– Я, сударь, – начал неторопливо рассказывать Александр Егорович, – принадлежу к сословию казенных крестьян, и мы никогда не были крепостными Мои дед и отец занимались, кроме хлебопашества, ремеслом, и наша семья ни в чем не нуждалась. Я же, как вошел в совершеннолетние годы, построил маслобойню и завел стадо голландских коров. Масло мое ценилось, и сбывал я его в саму Москву. Однако ж, четыре лета назад, начались против меня притеснения от начальства.
Вижу, сударь, что вы устали и не стану утомлять вас подробным рассказом, скажу коротко: не разорив меня недоимками, подвело меня здешнее начальство под разбойное дело и посадило в острог. На мое счастье, попал я в разбор к справедливому следователю и был во всем оправдан. Однако, когда вернулся домой, то не нашел ни жены своей, ни стада, ни работников. Остался мне один разор, слава Богу, хоть избу и службы не спалили.
Начал я разыскивать жену свою Агриппину, а ее и след простыл. Люди добрые сказывали, что попала она в лапы к помещичьей дворне, да там и сгинула. Пошел я с жалобой к начальству, только попусту. Слово моих свидетелей ничего не стоило против моргуновского Вот так я и остался ни вдовцом, ни бобылем. Тогда я откопал кубышку, растряс мошну и обнес свое подворье тыном. С того времени и держу против Моргуна оборону.
Мужик замолчал, переживая происшедшее.
– И давно вы так обороняетесь? – спросил я.
– Считай, с прошлой осени. Хозяйства не завожу, все одно разорят. Живу тем, что выращу да на охоте добуду.
– Значит и вы в состоянии войны с Моргуном?
– Какая наша война, я один, а их вон сколько! Так, немного огрызаюсь, прищемляю носы, чтобы сюда не совались.
Я не совсем понял, каким образом хозяину одному удается прищемлять столько носов, чтобы к нему боялись соваться беспредельщики.
– И сильно огрызаетесь?
– Когда как получается. Самого Моргуна я только издалека видел, с ним у меня напрямую дел нет, а его гайдуки сами ко мне лезть боятся...
– Значит, напрямую не воюете?
– У нас в округе не я такой один, к которому они не лезут. Есть еще один штабс-капитан из инвалидов. У него дочь пропала, так он очень на моргуновских гайдуков лютует.
– А собрать против них ополчение не пробовали?
– Что вы, сударь, какое ополчение! Народ здесь живет мирный. Тот же цирюльник Семен Михайлович, у него, кроме старшей Лии, той, что руки на себя наложила, еще пятеро, один другого меньше. Как ему можно своей жизнью рисковать? Месть – это развлечение для богатых и знатных. Простые обыватели не мстят, а думают, как выжить.
– Вы, я смотрю, не как крестьянин рассуждаете. Наверное, чему-то учились?
– Учился немного по-домашнему. Читать, писать хорошо могу, немного по-французски знаю.
– Откуда французский-то? – удивился я.
– Был у моего батюшки помощник, старый старичок, из пленных французов, он и научил.
– Это еще из наполеоновских солдат?
– Да, из них самых. Когда французы от Москвы отступали, Жан-Поль поморозился и ноги лишился. Так в России и остался.
Разговор у нас получился интересный, но усталость брала свое, и я несколько раз с трудом скрывал зевки. Хуторянин это заметил и встал с лавки.
– Вы, я вижу, совсем засыпаете, отдохните сколько можно, а потом будем думать, как оборону держать. К ночи можно гостей ждать. Они теперь нас просто так не оставят.
– Получается, что мы вас подвели!
– Пустое. Мне все равно здесь в покое было не жить, только нам вдвоем со штабс-капитаном против такой силы было не выступить, а с вами вместе, может, дело и сладится.
– Жаль только, что сила мы малая – четыре самурая против сорока разбойников.
– Лиха беда начало, – улыбнулся Александр Егорыч, – сразу устоим, может, и еще помощники сыщутся.
– Дай-то бог, – сказал я, уже не скрывая, что глаза у меня сами собой закрываются.
Хозяин оставил нас отдыхать в горнице, а сам вышел. Я, наконец, смог растянуться на лавке и уснуть.
Однако, выспаться мне было не суждено. Часа через два Александр Егорыч меня растолкал и, как только я открыл глаза, огорошил:
– Алексей Григорьич, к вам урядник приехал, хочет поговорить.
– Какой еще урядник! Он же...
– Наш, урядник, из Уклеевска.
– Где он? – спросил я, окончательно просыпаясь.
Мелькнула мысль, что наш ночной провокатор Василии Иванович умудрился выжить и восстал, как говорится, из праха. Однако, такого быть просто не могло. Мало того, что Ефим раскроил ему череп, он еще в компании с гайдуками покоился в речном омуте. Я понял, что речь идет о каком-то другом человеке, и успокоился.
– Во дворе ждет, впустить?
– Пусть зайдет, коли приехал, – ответил я как можно спокойнее.
Через минуту в горницу вошел высокий краснощекий парень в полицейской форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93