Сергей Петрович поднял пистолет и со словами: "Чего же ты толкаешься, сынок!" — обрушил рукоятку на Петин чугунный череп.Бегом догнал Лизу.— Поторопись, девушка, не на прогулке все же.— Поспешишь — людей насмешишь, — ответила Лиза.Из подъезда противоположного дома за происходящим с сочувствием наблюдали двое молодых оперативников.— За такой девахой я бы тоже не отказался побегать, — с завистью сказал один.— Прямо как в кино, — согласился второй, старший по званию.* * *...Беседа между Никитой Павловичем и Гурко тянулась уже с полчаса, но к согласию они пока не пришли.Никита Павлович уяснил только одно: этот белобрысый, невесть откуда взявшийся ферт с ледяными веселыми глазами владеет его сокровенной тайной. Сомневаться не приходилось, гаденыш, называющий себя Иваном, предъявил три пожелтевших, будто из архива, снимка, на которых четверо дюжих мужиков в разных позах потушили молодого, беспомощного Никиту.Снимков, в принципе, не должно было быть. В камере, где все это происходило, никто фотоаппаратом не щелкал. Вдобавок в роковую ночь стояла такая темень, как в проруби. Оправившись от потрясения, Никита Павлович спросил:— Туфта, верно? Подделка, да?Гурко смерил его недобрым взглядом.— Какая разница? Снимки хорошего качества, и есть кассета. Вопрос в том, сколько ты готов заплатить.Аванс принес?— Какая кассета?— Богатая кассета, не сомневайся. Показания этих гавриков, следственный эксперимент — и все прочее.Но кассета не у меня.— У кого же?Гурко поудобнее откинулся в жестком кресле.— Сперва аванс, потом толковище.Никита туго соображал. Эту рвань, которая на снимках, на другой день раскидали по разным пристанищам. У него больше года ушло на то, чтобы до них добраться. Жалобу он не подавал, свидетелей не было. Это дело конченое. Но тогда что значит весь этот сон?Гурко догадался о его мыслях.— Не ломай голову, Никита. В органах это обычный номер. Вспомни, ты в тот год шибко чумился. Вот поставили на колышек. Чтобы чересчур не рыпался. Впоследствии ты этих бандюков разбомбил, за что тебе от ментов особая благодарность. Вас и стравливают, чтобы самим не возиться. Неужто не понимаешь? А говорили, законник.— Ты сам кто?— Дед Пихто. К нашей сделке это отношения не имеет. Бабки привез?Никита Павлович глядел на него с жалостью: молодой, горячий, наглый, а жить осталось с гулькин нос.И все же какие-то концы не вязались. Белобрысый ферт не так прост, как прикидывается. Во всяком случае, прежде чем замахиваться на такую добычу, этот малый, конечно, сведения о нем собрал, о Никите. На что же он тогда надеется, затевая глупейший торг?— Проясни, — сказал Никита, — за что я должен платить? За эти фотки? Зачем они мне? Тебе интересно, ты и покупай. Меня это не касается.— И за фотки, — Гурко начал загибать пальцы, — и за кассету. А главное, за информацию.— За какую информацию?— За полную, господин телохранитель. Об том человеке, который из тебя кусок дерьма лепит.Под слоем дубленой кожи Никита Павлович побледнел до синевы. Он ух не помнил, когда в последний раз кто-либо посмел так с ним разговаривать. Но точно знал, того человека давно на свете нет. От решительного действия его останавливало смутное подозрение, что несмотря на бычью силу и ярость, ему не справиться с наглецом в одиночку. И второе — рано.Пусть все допоет, что знает.— Говори, — выдохнул с натугой.— Сперва бабки, потом толковище, — укоризненно повторил Гурко.— Сколько?— Десять штук, как условились.— Не помню, чтобы уславливались... Да ладно, принеси чего-нибудь выпить. В глотке пересохло.— Это мигом.Гурко сбегал на кухню и вернулся с бутылкой водки и чашками. Также прихватил тарелочку с нарезанным соленым огурцом. На столе перед Архангельским уже лежала пухлая пачка стодолларовых банкнот.— Не трогай, — предупредил Никита Павлович. — Сначала хочу товар пощупать. Вдруг тухлый, как эти фотки?— Не-е, — обиженно протянул Гурко, разлил водку. — Так не пойдет. Это же аванс. За все махом с тебя причитается полтинник.Никита Павлович выцедил чашку единым духом.Хрустнул огурцом. Прикрыл глаза, наслаждаясь водочным жаром, расслабился немного. Спешить теперь некуда, приехали.По всему выходило, скользкий Иван каким-то боком все же причастен к ментовке, иначе откуда у него материалы, да и держался он с глупой заносчивостью, которая отличает милиционеров и фраеров; но с другой стороны, когда происходили события, запечатленные на снимках, он еще пешком под стол ходил. Значит, что же? Значит, кто-то за ним стоит покрупнее, постарше. Кому-то ведь понадобилось вытащить гнилое белье на белый свет. Впрочем, догадаться кому — нетрудно. Врагов у Никиты Павловича нету, если появляются на горизонте, то быстро исчезают, зато есть человек, которому он служит и о ком знает больше, чем тому хотелось бы. Есть только двое, кто согласится выложить деньги за это старье — он сам и Самарин, больше некому. Но коли так...— Значит, пашешь на дяденьку Сидора? — уточнил без особого интереса. Белобрысый Иван жуликовато дернулся, отвел бесстыжие зенки. Заторопился, налил по второй. Но не ответил.— Мало что пашешь, — благодушно продолжал Никита Павлович, — так еще меня решил заодно постричь.Так? Нацелился с двух кувшинов сливки снять? Это ничего, это бывает. Одного не пойму, как у тебя духу на такое хватило. Ты хоть представляешь, на кого залупился?Гурко опрокинул стопу, не закусывая, закурил. Вид у него был бесшабашный.— Допустим, угадал, — кивнул уважительно. — Но почему залупился? На кого? Обыкновенный бизнес, процент с оборота. Все так делают. Что касаемо угроз...Риск, конечно, есть, а где его нету? Но я подстраховался, не беспокойся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109