Если кого и ждет большое будущее, так это именно Манечку, в Штатах ей самое место. Супружница шутила: глазом не успеем моргнуть, Маня подрастет, окрутит американского миллионера и вернется управлять какой-нибудь банановой уральской республикой. А что, думал Шахов, шутки шутками, а надо готовиться и к такому развороту событий. Пока же Манечку воспитывали два гувернера — одного выписали из Парижа, другого подобрали на Арбате, умный пожилой еврей со степенью доктора филологических наук, — и еще был к ней приставлен дядька-телохранитель Тарасюк, из бывших зеков. Отмотав в общей сумме четвертак, Гриша Тарасюк ко всем людям относился одинаково благоговейно, понимая, как они исстрадались на воле, предоставленные сами себе, но Манечку выделял особо. Он в ней души не чаял, угождал всем ее капризам и растерзать мог всякого, кто приближался к ней без спроса на непочтительное расстояние. Из оружия Тарасюк признавал только старый сапожный тесак, который всегда держал при себе, и иногда употреблял в качестве зубочистки. Кулачищи у старого зека были с голову теленка. Однако телохранителя Шахов завел отдавая дань моде, для куража, врагов у него, как он полагал, не было. По этой же причине (зачем напрасно спорить с веком) для большой квартиры в Столешниковом переулке приобрел ливрейного лакея, отменной выучки туповатого малого из кремлевской охраны, который, подавая гостю пальто, глубокомысленно бормотал: "Данке шен!", а дамам, если позволяли, церемонно целовал ручку. Надо заметить, многие позволяли, а некоторые сманивали и для дальнейших услуг: стати у лакея Данилы Осиповича были гвардейские.Поговорив с супругой, Леонид Иванович отправился завтракать. Фаина, в синей, непонятного назначения распашонке, оставлявшей для обозрения стройные ляжки и ободок нейлоновых трусиков, при его появлении вскочила со стула и с деланным усердием метнулась к плите, где скворчала, распространяя аппетитный запах, яичница с ветчиной. Леонид Иванович намеревался ограничиться чашкой кофе, поберечь печень, но увидя уставленный закусками стол, передумал. Ничего, плотный завтрак не повредит, ужин — другое дело. Налил из высокогорлой бутылки с какой-то иноземной наклейкой, но прежде чем выпить, брезгливо понюхал рюмку.— Это что?— Не сомневайтесь, Леонид Иванович, я пробу сняла. Вку-у-усно! Итальянский ликерец.— Ликерец, говоришь? Что ж, пусть будет ликерец.Пережевывая яичницу, густо сдобренную кетчупом, не мигая разглядывал залетную кралю.— Ну, докладывай.— О чем докладывать, Леонид Иванович?— Где тебя снял?— Неужто не помните?Он-то помнил, но интересно было, как соврет. Нет, не соврала. Ночной бар в Осташкове, куда залетели с Некой Гамаюновым, нахлестанные до бровей. Нехорошо, несолидно. В этом баре какое только отребье не сшивалось. За Некой это водилось: нырнуть в самое болото. Никак не отряхнется от плебейских привычек. Где погуще дерьма, там ему кайф.— Сколько с меня слупила?Невинно взмахнула ресницами.— Что вы, Леонид Иванович! Как можно. Ни копеечки не взяла, — лукаво добавила:— Да и было бы за что.— Бар чей? Гамаюна?— Вестимо.— Ты штатная или по вызову?— С процента работаю, как обычно.— Давно промышляешь?Глазам своим не поверил — покраснела. Ну Фаинка, ну, артистка!— Вы плохо обо мне думаете, Леонид Иванович.Вот и вчера... Вообще-то я Гнесинское окончила, а это так.., по нужде.От кофе с ликером, от крепкой сигареты Шахов разомлел. Ему нравился ее стылый, подмороженный взгляд. И речь осмысленная. Не знала, как загладить вину за ночной прокол, боялась, что нажалуется Пеке.— Сними-ка хламиду.Девушка послушно сбросила распашонку, осталась в бежевых трусиках. Шахов щелкнул кнопкой стерео.Кухню заполнили щемящие звуки рапсодии Листа. Ничего не говорящие ни уму, ни сердцу, но все лучше, чем серийный модняк. Из нынешних, из патентованных он признавал одного Шуфутинского.— Фая, потанцуй, покажи свой кордебалет.Поплыла, изгибаясь, в медленном ритме, то закидывая руки за голову, то прижимая к трепещущим грудям. Хорошо, грамотно заводила. На Шахова накатила истома, защипало в паху. Улыбнулся девушке поощрительно.— Ну-ка, пососи, малышка. Но медленно, не спеши.И танцуй, танцуй...Чертовка отлично справилась с ответственным заданием. Шахов положил ладони на гибкую спину, прикрыл глаза, раскачивался в такт с ее стонами и причмокиванием. Вот оно, вот! Истина в экстазе, в любви, в вине, а не там, где ее ищут высоколобые мудрецы.Чтобы добраться к ее изножью, не надо семи пядей во лбу. Вот она под руками, под ногтями, от кожи к коже — квинтэссенция жизни, ее сокровенный смысл...В точке кипения, на последнем толчке сбросил девку на пол, опрокинул, наступил босой ступней на влажно-упругую грудь, помял, утоляя сердечную вековую печаль. Понятливая Фаинка заверещала, завыла, перекрывая музыку, забилась белой, крупной, подыхающей рыбицей...Банкир Сумской не любил, когда опаздывали, а Шахов задержался против оговоренного на целых тридцать минут. За этим не скрывалось неуважения, обычная безалаберность, Леонид позволял себе опаздывать уже не первый раз. Подождав, пока Шахов поудобнее устроится в кресле, Сумской холодно заметил:— Значит так, Леонид. В общей сложности за этот год я прождал тебя около десяти часов, то есть полный рабочий день. Мне это надоело. Ты не девушка, я не твой кавалер. Давай договоримся: или ты ведешь себя по-человечески, или — разбегаемся.Леонид Иванович поперхнулся сигаретным дымом.— Ты что, Боренька, не похмелился нынче?— Смени, пожалуйста, тон, Ленечка. Я говорю серьезно. Пунктуальность необходима в любом бизнесе.Это не мелочь. Разгильдяйство в подобных мелочах приводит иногда к непоправимым потерям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109