Спрашивать разрешения у отца не стал. Лучше сразу кое в чем определиться. Пока они вместе, они на равных. Судя по началу разговора, у папани начался старческий маразм. Это облегчит их сожительство, надо надеяться, недолгое.
…И в самом деле, за последний (тяжелейший) год психика Петра Харитоновича, можно сказать, дала основательную трещину. Недавно новые хозяева жизни добрались наконец до него лично, произведя над ним сложную идеологическую манипуляцию: из солдата, из защитника Отечества слепили огородное пугало. Все шло к тому, чтобы приравнять в общественном сознании понятие «воин» к понятию «бандит». Как любил выражаться верховный главнокомандующий (самозванец!): процесс уже пошел. Газетенки и телевидение надрывались от глумливого свиста. Здесь в России, где кости непохороненных солдат последней войны были густо разбросаны по окрестным лесам, само звание «офицер» вдруг подверглось неслыханному поруганию. Душа солдата корчилась от боли. Но кому пожалуешься, кому объяснишь? В академии и в генштабе офицеры старались не смотреть друг другу в глаза. Генералитет, цепляясь за должность, продавал армию даже не отдельными подразделениями, а скопом, как стадо. Офицерский корпус набухал обидой, как гнилью. Нижние чины безмолвствовали. Распад империи во все века начинался не с переделки границ, а с растления армии. В семнадцатом году рухнула монархия, когда солдат воткнул штык в землю. Сын вырос чужаком, жена померла, с кем поделиться несчастьем? Но все же факт был таков: сын вернулся из тюрьмы, и отец обязан его приветить. Поэтому Петр Харитонович напряжением воли преодолел стопудовую усталость.
– Давай-ка, Алексей, со встречи выпьем по рюмочке. Да и мать помянем. Вставай. Как знал, припас коньяку бутылочку.
Алеша сказал:
– Не дождалась она немного, а то бы тоже горло промочила.
Фраза была ужасающе бестактной, но Петр Харитонович предпочел этого не заметить.


4

Три дня Алеша искал незнакомую девушку, которая толкнула его под машину. Мысленно наметил несколько маршрутов, где ее будет легче всего перехватить. Молодость вернулась к нему. Ни разу за эти дни не пожалел он о том, что родился. К вечеру обыкновенно по забегаловкам накачивался сухим вином. Домой возвращался к двенадцати, когда отец уже спал. Или притворялся, что спит. На кухне опустошал холодильник, сдабривая позднюю трапезу несколькими рюмками водки. Спал глубоко, просторно и настороженно, как на нарах. Глухое хмельное ощущение счастья не покидало его. Апрельские сквозняки щекотали кожу. Так чудесно было «поддать» в подворотне с незнакомыми забулдыгами. Теперь редкий пьяница не был политиком. Отголоски дикого алкогольного указа мутили умы. В подворотнях проклинали и Горбачева, и Ельцина, а ставку делали на Степана Разина, который скоро непременно объявится. Он придет и всю эту нечисть вздернет на фонарных столбах. Но некоторые пьяницы были против насилия. И без того Россию-матушку умывают кровушкой целый век лиходеи. Доброжелательных пьяниц было меньше, чем озлобленных. Алеша с удовольствием слушал и тех и других, чувствуя себя Миклухой-Маклаем среди папуасов. Забулдыжники были в основном среднего и старшего возраста, молодежь тусовалась отдельно. Как-то двое юных «качков» тормознули Алешу возле кафе «Ландыш» и нагло осведомились, есть ли у него «бабки». Он еле-еле справился с желанием врезать любопытным по зубам. Он вообще поймал себя на мысли, что молодежь, причем и девушки, вызывают у него нечто вроде нервного зуда. От них, ухоженных и самодовольных, почему-то воняло лагерной парашей. С некоторым даже умилением он думал, что сам никогда не резвился в щенках. И та, кого подстерегал, была под стать ему зверюга. Она не задумываясь пихнула его под колеса. Он чудом уцелел. Он обязательно должен отведать ее свежего мясца. Без устали, легкой стопой скользил он по Замоскворечью, держа под прицелом два-три квартала. Ей некуда было спрятаться. Пьяницы, с которыми он коротал время между дозорами, понимали, что он сильно чем-то озабочен. Особенно проницательным оказался один из них, румяный, непросыхающий пенсионер из чиновничьего сословия. Подавая Алеше стакан с желтоликим портвейном, посочувствовал:
– Бабу потерял? Ничего, другую встретишь. С твоей мордой, как с тузом в рукаве.
– Тоже верно, - согласился Алеша. Ему нравился конфетный привкус вина - сладкий запах свободы.
– Наверное, девка ядреная, - уважительно заметил третий собутыльник, - раз такой парень голову потерял.
– Девушка действительно необычная, может, встречали? С такой спортивной сумкой на ремне?
– Не-е, не видели, - отозвались старички, - а то бы запомнили. Сумка большая?
– Сумка большая, пестрая. И черная юбка на ней, на девушке. А лицо ну как вам описать: ну вот вроде рысь на тебя с дерева смотрит.
Румяный пенсионер начал второй разлив.
– Хорошо излагаешь, паренек. Точно, зримо. Но поверь старому следопыту: не гоняйся за ней. Кто за женщиной гонится, обязательно ноги поломает. Она сама придет.
– Мудрый ты человек, папаша. Но тут особый случай. Она малолетка.
– Тебе виднее, - огорчился пенсионер, - но с малолеткой я бы не посоветовал дело иметь. Они все бесшабашные относительно половых связей. Подцепишь какую-нибудь холеру, а что хорошего. Давай мы тебя лучше с Виталием отведем к хорошей замужней даме и познакомим без всяких хлопот.
– Кто такая? - навострился Алеша.
– Да возле универмага живет. Помнишь Кланю Гриневу, Виталик?
– Еще бы! - Семидесятилетний Виталик зажмурился так, словно воспоминанием побывал в раю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148