Сам Вильгельм всегда хотел проявлять терпимость к чужому мнению… ну, во всяком случае – до определенной степени; следовательно, не мог не ценить этого качества своей жены.
Однажды он слышал, как капеллан и принцесса обсуждали писания проповедника Журье, в неуважительном тоне отзывавшегося о шотландской королеве Марии.
Мария сказала:
– Он писал правду, и его трудно винить в этом. Я думаю, если принцессы совершают дурные поступки, то они должны быть готовы к тому, что люди очернят их память – раз уж не могут добраться до их персон.
Не совсем обычное суждение – особенно если принять во внимание, что его выражает принцесса, подумал Вильгельм. Да, она женщина не из заурядных, его супруга.
Он с удивлением приглядывался к ней, к ее миндалевидным глазам и челке, почти касающейся бровей. Она была красива; порой в ней чувствовалась настоящая мудрость. Он уже начинал думать, что ему повезло с этим браком.
Никогда не смог бы он объяснить супруге, почему ему так нужна Елизавета. Мария не обладала той чувственностью, способностью возбуждать мужские желания, какой с избытком была наделена его любовница. Он знал о ее страстном влечении к Франциске Эпсли – еще не физическом, но уже достаточном для того, чтобы судить о врожденных склонностях Марии. Она могла быть как послушной, так и непокорной; могла всем сердцем любить его и в тоже время не могла предложить ему того, что делает совершенным союз между мужчиной и женщиной.
Впрочем, Вильгельм и сам не отличался повышенным интересом к противоположному полу. Ни страсть, ни вожделение ему не требовались. Поэтому его вполне удовлетворяло желание Марии быть идеальной женой и создавать все условия для того, чтобы у нее был идеальный муж. Разделяли их только два обстоятельства: его абсолютное неумение обходиться без Елизаветы и его полная неосведомленность в том, как изменится отношение супруги к нему, когда она унаследует корону Британии.
Гилберт Барнет, наблюдавший за ними, понял, что от прочности их брака зависит его будущее; чувствуя их разобщенность, он решил выяснить ее причину и найти средства, которые помогут ее преодолеть.
У Барнета установились дружеские отношения с ними – особенно с принцем, с которым его сближало единство политических устремлений. Оба мечтали об устранении Якова и задавались одним и тем же вопросом – каким образом этому можно способствовать?
Мария тоже любила поговорить об Англии и о тех днях, когда у англичан появится новый правитель; как ни была она рассудительна, ей не приходило в голову, что любые перемены в этой стране смогут произойти не раньше, чем уйдет из жизни ее отец, действия которого так осуждали принц Оранский и преподобный отец Барнет.
Вскоре от Якова пришло язвительное и очень недружелюбное письмо. Не к лицу принцу Оранскому, писал он, принимать у себя человека, известного своей неприязнью к благу британской короны.
Получив его, Вильгельм послал за Марией.
– Видимо, твой отец считает, что вправе диктовать нам, как мы должны себя вести, – холодно сказал он.
Мария вздохнула. Обострявшиеся отношения между Яковом и Вильгельмом не доставляли ей никакого удовольствия.
– Его чувства можно понять. Преподобный отец Барнет не раз читал проповеди, направленные против него.
– Чем заслужил мое величайшее уважение.
– Он смелый человек, и я разделяю его убеждения. Я понимаю причины, побудившие преподобного отца Барнета выступить против нынешнего правления, но я Могу понять и своего отца.
– Ты сочувствуешь его желанию вернуть Англию в лоно католической церкви? Одобряешь меру, которую он предпринял в отношении Монмута?
Мария вздрогнула; думать о той трагедии было больно – настолько, что хотелось любыми средствами избавиться от этой боли, перенести ее на кого-то другого.
Вильгельм продолжал:
– И не только Монмута, казнь которого по крайней мере объяснима. Есть и другие пострадавшие за свои убеждения. Можно ли простить гонения на людей, чья вина состоит только в том, что они придерживаются мнения, отличного от мнения их монарха?
– Я думаю, мой отец не имеет верного представления о том, что творится в его стране. Расправы чинят судьи, а не короли.
Вильгельм расхохотался, что случалось с ним крайне редко.
– Сомневаюсь, понимаешь ли ты, что это такое – быть рабом на ямайских плантациях. В этот кромешный ад их переправляют прямиком из Англии. Сказать, за что? Просто потому, что им не нравится католическая церковь.
– Вильгельм, я вовсе не оправдываю его. Я…
– В таком случае, – усмехнулся Вильгельм, – я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь по-настоящему понять его. И составить верное представление о нем.
Он отвернулся к окну, а она вновь вспомнила о Джемми – 6 том, как он танцевал с ней, как учил кататься на коньках… и как учил ее улыбаться ему. Ей снова хотелось плакать.
Гилберт Барнет быстрым шагом вошел в ее комнату.
– Ваше Высочество, – сказал он, – необходимы срочные меры. Принц в опасности.
Мария побледнела.
– Что случилось?
– Я уже говорил с Его Высочеством – он не прислушался к моим предостережениям. Как вам известно, король Франции считает вашего мужа своим врагом.
– Да, это мне известно. Но в чем дело? Пожалуйста, не тяните – говорите поскорей.
– Я узнал о существовании заговора, имеющего целью похищение принца. Заговорщики собираются напасть на него, когда он будет проезжать по побережью – один, без сопровождения. Они намереваются доставить принца во Францию.
– И все это вы сказали принцу?
– Да, но он только махнул рукой. Дескать, сам позабочусь о себе.
– Он не собирается взять с собой телохранителей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105