— Пока я тут, никакой стрельбы не будет. Они станут ждать до рассвета: вы же должны будете выйти отсюда.
— Можно подумать, мы с вами — друзья, — сказал Ворон с горечью и недоверием; подозрительность ко всему мало-мальски дружескому вернулась и не желала уходить.
— Я же сказала. Я — на вашей стороне.
— Надо подумать. Придумать какой-то выход, — сказал он.
— Ну сейчас-то вы можете позволить себе отдохнуть, у вас целая ночь впереди, хватит времени подумать.
— Тут и правда вроде неплохо, в этом сарае, — сказал Ворон. — Вроде далеко от них от всех. От всего ихнего паршивого мира. И темно.
Он не подходил к ней. Сидел в противоположном углу, с пистолетом на коленях. Спросил подозрительно:
— О чем вы там думаете? — И удивился, даже вздрогнул — она засмеялась:
— Тут даже уютно. Ничего себе приют!
— Приют. Век бы их не видать, эти приюты, — сказал Ворон. — Я в приюте вырос.
— Расскажите, а? Как ваше имя?
— Вы ведь знаете. Видели в газетах.
— Да нет, ваше настоящее имя. Вы же христианин.
— Христианин! Вы шутите. Вы что думаете, сегодня кто-нибудь готов подставить другую щеку?1 — Он постучал стволом пистолета по усыпанному шлаком полу. — Ничего подобного. — Он слышал, как она дышит там, в углу, невидимая, недостижимая, и снова ощутил необъяснимое чувство утраты. Сказал ей:
— Я не про вас. Вы-то молодчина. Я бы сказал, вы-то и есть христианка.
— Вот уж не уверена, — ответила Энн.
— Я ведь отвел вас в тот дом, чтоб там убить.
— Убить?
— А вы что думали? Что я вас на любовное свидание веду? Я похож на любовника, да? Герой девичьих грез, верно? Прекрасен, как ясный день!
— Почему же не убили?
— Эти люди не вовремя явились. Вот почему. А вы думали, я втюрился, да? Не на такого напали. Слава богу, обхожусь без этого. Чтоб я размяк из-за бабы… Никогда. — И спросил с отчаянием:
— А вы-то почему в полицию не пошли? Почему про меня не сказали? И сейчас
— почему их не позовете?
— Ну, — ответила Энн, — у вас же пистолет, верно?
— Я не стал бы стрелять.
— Почему?
— Я еще не совсем свихнулся, — ответил он, — если люди со мной по-честному, я с ними тоже по-честному. Давайте. Зовите. Я ничего вам не сделаю.
— Ну, — сказала Энн, — что же мне теперь, просить у вас разрешения быть благодарной? Вы же меня спасли. Только что.
— Да что вы! Эти подонки не решились бы вас прикончить. Духу не хватило бы. Убить. Тут надо по-настоящему смелым человеком быть.
— Ну, ваш приятель Чамли был очень близок к этому. Он чуть меня не задушил, когда понял, что я заодно с вами.
— Заодно со мной?
— Ну да. Что помогаю вам найти того человека.
— Двуличный ублюдок. — Ворон задумался, уставившись на пистолет, но мысли его постоянно возвращались в тот темный, надежный угол, не оставляя места ненависти; это было непривычно. Он сказал: — Голова у вас работает. Вы мне нравитесь.
— Благодарю за комплимент.
— Никакой это не комплимент. Мне лишних слов не надо. Я хотел бы вам кое-что доверить, да, видно, нельзя.
— Что за страшная тайна?
— Это не тайна. Это кошка. Я ее оставил там, где комнату снимал, в Лондоне. Когда они за мной погнались. Вы бы за ней присмотрели.
— Вы меня разочаровываете, мистер Ворон. Я-то думала, вы сейчас расскажете о паре-тройке убийств. — И вдруг воскликнула, становясь серьезной: — Вспомнила! Вспомнила, где работает Дэвис!
— Дэвис?
— Тот, кого вы называете Чамли. Теперь я уверена. «Мидлендская Сталь». На улице рядом с «Метрополем». Огромный дом, прямо дворец.
— Надо выбираться отсюда, — сказал Ворон, ударив стволом пистолета по заледеневшему полу.
— А вам нельзя пойти в полицию?
— Мне? — засмеялся Ворон. — Мне пойти в полицию? Ну замечательно придумали. Прийти и протянуть руки, чтоб им удобно было наручники надеть?
— Я что-нибудь придумаю, — сказала Энн.
Когда она умолкла, ему показалось, что ее нет. Он спросил резко:
— Вы тут?
— Разумеется, — ответила она, — что это вы?
— Странное какое-то чувство. Будто я тут один. — К нему снова вернулось злое недоверие, захватило целиком. Он зажег пару спичек, поднес к лицу, поближе к изуродованному рту. — Глядите, — сказал он. — Глядите хорошенько.
— Крошечные язычки пламени торопливо спускались к пальцам. — Вы же не станете помогать мне, верно? Мне?
— Да все у вас нормально. Вы мне нравитесь.
Огненные язычки лизали пальцы, но Ворон крепко сжимал догоравшие спички: боль обожгла, словно радость. Но он отверг эту радость, она пришла слишком поздно; он сидел в своем углу, во тьме, слезы гирями давили на глазные яблоки, не в силах пролиться: Ворон не мог плакать. Требовалось особое умение, чтобы в нужный момент открылись нужные протоки и полились слезы. Этим умением он так и не овладел. Он выполз из своего угла, самую малость, по направлению к ней, ощупывая пол дулом пистолета. Спросил:
— Замерзли?
— Я знала местечки и потеплее.
Осталось всего несколько мешков для него самого. Он подтолкнул их к Энн. Сказал:
— Завернитесь.
— А у вас? Вам хватит?
— Конечно. Уж я-то умею сам о себе позаботиться. — Ответ прозвучал резко, словно им все еще владела ненависть. Руки у Ворона так замерзли, что, случись необходимость, ему трудно было бы воспользоваться оружием.
— Я должен выбраться отсюда, — повторил он.
— Мы придумаем что-нибудь. Лучше поспите.
— Не могу спать, — сказал он. — В последнее время мне стали сниться страшные сны.
— Давайте рассказывать что-нибудь. Сказки. Истории. Как в детстве. Как раз время.
— Не знаю никаких историй.
— Ну тогда я вам расскажу. Какую хотите? Смешную?
— Они мне никогда не казались смешными.
— Про трех медведей подойдет?
— Не хочу никаких историй про финансовые дела1.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73