Можете вы себе представить, чтобы взрослый мужчина заразил девушку корью? Но со мной — всегда так. — Она болтала без умолку. — Вам очень идет эта форма, все эти золотые галуны, шнуры, медали… Могли бы и сказать что-нибудь.
Рыночная площадь была полна народу; в это время дня она обычно пустела. Но сегодня все вышли за покупками поздно: учебная тревога только что закончилась. Лишь миссис Альфред Пайкер, как первая леди города, показала всем пример, выйдя за покупками в противогазе. Теперь она направлялась домой, и Чинки бежал рядом с ней; длинная, пушистая шерсть на животе и лапах промокла и запачкалась в холодной слякоти; в зубах он нес противогаз хозяйки. Он задержался у фонарного столба и уронил маску в лужу.
— О, Чинки, какой ты нехороший! — воскликнула миссис Пайкер.
Швейцар в сверкающей галунами ливрее устремил сердитый взгляд в сторону рынка. На груди блестели медали: за битву при Монсе и за воинскую доблесть. Он был трижды ранен во время войны. Теперь он открывал стеклянные двери бизнесменам, идущим обедать: главному коммивояжеру торговой фирмы «Кростуэйт и Кростуэйт» (магазины тканей); управляющему фирмы бакалейных товаров, что на Хай-стрит. Один раз ему пришлось выйти на мостовую, чтобы помочь какому-то толстяку выбраться из такси. Потом он вернулся к дверям, встал рядом с Руби и снова слушал ее болтовню, добродушно, но с абсолютно бесстрастным лицом.
— На десять минут опаздывает, — сказала Руби. — Я думала, это человек, которому можно верить. Надо было по дереву постучать или пальцы скрестить. Так мне и надо. А я с большей охотой потеряла бы честь, чем этот бифштекс. Вы его знаете? Толстый такой, держится развязно, всюду бывает. Дэвис его зовут.
— Он всегда сюда девушек приводит, — ответил швейцар.
Коротенький человечек в пенсне торопливо прошагал мимо:
— Веселого Рождества, Хэллоуз!
— Веселого Рождества и вам, сэр. — И повернулся к Руби: — С этим типом далеко не уедешь.
— Я с ним и до супа еще не доехала, — ответила Руби.
Пробежал мальчишка-газетчик:
— «Новости» — специальный выпуск! Полуденный специальный выпуск «Новостей»!
«Новости» были вечерним изданием газеты «Ноттвич Джорнел». Через несколько минут промчался еще один мальчишка:
— Специальный выпуск «Почты»! — Это был вечерний «Ноттвич Гардиан».
Невозможно было расслышать, что они кричали, а северо-восточный ветер трепал рекламные плакаты, так что на одном можно было прочесть только »…гедия», а на другом — «…ство».
— Существуют же границы, — сказала Руби, — девушка не может так себя ронять. Десять минут опоздания — это предел.
— Но вы прождали дольше, — сказал швейцар.
Руби ответила:
— Да, со мной всегда так. Скажете, я на мужчин бросаюсь, да? Я и сама так считаю, только почему-то вот бросаться-то бросаюсь, да все как-то мимо проскакиваю. — И она добавила очень мрачно: — Беда-то вот в чем: я создана, чтобы сделать мужчину счастливым. И это на мне написано всеми буквами. А они пугаются. Я их не виню. Мне самой это было бы противно.
— Вон идет начальник полиции, — сказал швейцар. — В Управление собрался, выпить стаканчик. Жена ему дома выпивать не позволяет. Самые лучшие пожелания к Рождеству, сэр.
— Что-то он уж очень торопится.
Плакатик газетной рекламы снова мелькнул буквами «Траг…».
— А он как, мог бы угостить девушку хорошим бифштексом с луком и жареной картошкой?
— Вот что я вам скажу, — ответил швейцар, — подождите где-нибудь тут еще минут пять, я как раз пойду обедать.
— Замётано, — ответила Руби, скрестила пальцы и постучала по дереву. Потом вошла обратно в холл и повела долгую воображаемую беседу с неким режиссером театра, которого она представляла себе похожим немного на мистера Дэвиса, но такого мистера Дэвиса, который не нарушает обещаний. Режиссер назвал ее малышкой, сказал, что у нее талант, пригласил пообедать, затем отвез к себе, в роскошную квартиру, и угостил целой серией коктейлей. Спросил, как она отнеслась бы к контракту в одном из театров Уэст-Энда — пятнадцать фунтов в неделю! — и сказал, что хочет показать ей квартиру.
Смуглое, пухленькое лицо Руби утратило мрачное выражение, она, взволновавшись, закинула ногу на ногу, чем вызвала возмущенную реакцию какого-то бизнесмена, записывавшего полуденные биржевые ставки. Он пересел подальше, ворча себе под нос. Руби тоже бормотала себе под нос. Она шептала:
— Это — столовая. А если пройти сюда — тут ванная. А это — элегантно, не правда ли? — это спальня. — Руби сразу же ответила, что, разумеется, согласна на пятнадцать фунтов в неделю, но нужен ли ей, в самом деле, контракт в Уэст-Эндском театре? Тут она взглянула на стенные часы и вышла из холла. Швейцар уже ждал.
— Как? — воскликнула она. — Я должна выйти в свет об руку с этой униформой?
— У меня всего двадцать минут, — ответил швейцар.
— Значит, не будет бифштекса, — сказала Руби. — Ну что ж, сосиски тоже подойдут.
Они уселись у буфетной стойки с другой стороны рынка и заказали сосиски и кофе.
— Эта ваша форма, — сказала Руби. — Она меня смущает. Могут подумать, вы
— гвардеец короля и только для разнообразия охраняете сегодня девушку.
— Вы стрельбу слыхали? — спросил буфетчик.
— Какую стрельбу?
— Да от вас совсем близко, за углом. В «Мидлендской Стали». Трое убитых. Этот старый черт, сэр Маркус, и еще двое. — Он положил на стойку раскрытую газету — полуденный выпуск, и старое, жестокое лицо сэра Маркуса, расплывшиеся черты и встревоженные глаза мистера Дэвиса возникли перед ними среди чашек с кофе и сосисок, рядом с перечницей и электрической кофеваркой.
— Вот почему он не пришел, — сказала Руби и смолкла, погрузившись в чтение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73