Поседевшие усы висели по-прежнему вниз, но были расчесаны и пушисты. К столу атаман вышел без шапки, голова по-запорожски обрита, на голове черная с проседью коса. Он сел на скамью в конце стола, поднял волосатую руку с жуковиной – золотым перстнем на большом пальце, на перстне – именная печать, – крикнул молодо и задорно:– Пьем, атаманы, за белого царя!– Пьем, пьем, батько!Зазвенели чаши, иные, роняя скамьи, потянулись чокаться. Держа по своему обычаю в левой руке чашу с медом, Корней Яковлев протягивал ее каждому, кто подходил позвенеть с ним. Многие целовали атамана в щеку, украшенную шрамами.Выпивая, гости раздирали руками мясо. Сам хозяин, засучив длинные рукава московского кафтана, брал руками куски кабаньего мяса, глотал и наливал ближним гостям, что попало под руку. Около стола бегали два казачка-мальчика, наполняли чаши гостей, часто от непосильной работы разливая вино.– Лей, казаченьки! Богат Корней-атаман!– Богат батько!– Не один разбойной глаз играет на его черкасском жилье!– Дальные, наливай сами! – кричал хозяин.– Не скупимся, батько!Слышалось чавканье ртов, несся запах мяса, иногда пота, едкий дым табаку – многие курили. Дым и пар от многих голов подымались к высокому курному потолку.– И еще пьем здоровье белого царя!– Пьем, батько!Когда хозяин кричал и пил за белого царя, не подымал чаши старый казак Тимофей Разя и сын его Степан – тоже. После слов хозяина «и еще пьем» старик закричал. Его слабый крик, заглушенный звоном чаш, чавканьем и стуком о сапоги трубок, был едва слышен, но кто услыхал, тот притих и сказал о том соседу.Старик заговорил:– Ой, казаче! Слушьте меня, атаманы.– Сказывай, дид!– Слышим!..– А-а, ну!– О горе нашем, казацком, сказывать буду!.. Було, детки, то в Азове… На покров, полуживые от осады, мы слушали грамоту белому царю, – пади он под копыто коню! – хрест ему целовали да друг с другом прощались и смерть познать приготовились. В утро мокрое через силу по рвам ползли, глездили по насыпям, а дошли – в турском лагере пусто… В уторопь бежали, настигли турчина у моря, у кораблей, в припор рушницы побили много, взяли салтанское большое знамя и колько, не упомню, малых знамен…– Бредит казак! То давно минуло.– Ты не делай мне помешки, Корней-отец!– Ото, казак древний, говори!– Вот, детки, тогда и позвалось Великое войско донское. Знатная станица пошла в Москву от Дона – двадцать четыре казака с есаулом, но скоро Москва забыла нашу кровь, наши падчие головы и тягости нашего сиденья в Азове …тягости нашего сиденья в Азове… – В 1637 г. донские казаки по собственной инициативе захватили Азов, в то время принадлежавший Турции, и держали его несколько лет, героически перенеся в 1641 г. осаду города огромной турецко-татарской армией. В 1642 г. по настоянию русского правительства казаки вынуждены были покинуть город.

… Указала сдать город турчину, нам было сказано: «Воротись по своим куреням, кому куда пригодно!» Ото, браты-казаки, – царь белой! Не пьет за него Тимофей Разя-а!– Не пьет за царя старый казак, и мы не будем пить!Старики говорили, слабым голосом кричал Разя:– Что добыли саблей, не отдадим даром!– И мы не отдадим, казак!– Батько-о! Где гость от Москвы?– Путь велик, посол древний опочивает.Дверь в другую половину светлицы атаманского дома завешена широким ковром-вышивкой, подаренным Москвой, на ковре вышит Страшный суд. По черному полю зеленые черти трудятся над котлом с грешниками. Котел желтый, пламя шито красным шелком, лица грешников – синим. Справа – светло-голубые праведники, слева, в стороне, кучка скрюченных грешников, шитых серым. Картина зашевелилась, откинулась. Степенно и медленно, не склоняя головы, из другой половины к пирующим вышел седой боярин с желтым лицом, тощий и сухой, в парчовом, золотном и узорчатом кафтане, отороченном по подолу соболем. Ступая мягко сафьяновыми сапогами, подошел к столу, сказал тихо:– Отаманам и всему великому войску всей реки великий государь всея Русии, Алексей Михайлович, шлет свое благоволенье государское…В старике боярине все было мертво, только волчьи глаза глядели из складок морщинистого лица зорко – не по годам.Хозяин подвинулся на скамье, крытой ковром. Гость истово перекрестился в угол и степенно сел.Кто-то крикнул:– Слушь-ко, боярин! Сказывают, царь у боярина Морозова в кулак зажат?– Вино в тебе, козак, блудит! То ложь, – ответил боярин и оглянулся на дверь, завешенную картиной-ковром: оттуда вышел мальчик-татарчонок в пестром халате; на золотом подносе, украшенном резьбой и финифтью (эмалью), вынес серебряный, острогорлый кавказский кувшин. Татарчонок бойко поставил все это перед боярином и исчез. Не подымая глаз, боярин сказал:– Кто стоит за правду, того ренским употчевают…– А ну, боярин, всех потчуй!– Того, кто мне люб, отаманы-молодцы!Гости шумели, кричали бандуриста. Кто-то колотил тяжелым кулаком в стол и пел плясовую: Ой, кумушка, ой, голубушка,Свари мине чебака,Та щоб кийка была-а!.. Иные, облокотясь тяжелыми локтями на стол, курили. Хозяин кричал дежурных по дому казаков, приказывал:– Браги, водки и меду, хлопцы!– Ото, батько! Живой не приберешь ноги…Московский гость обратился тихо и ласково к Тимофею Разе:– То, старичок-козаче, правду ты молвил про Москву: много обиды от Москвы на душе старых козаков… Много крови пролили они с турчином в оно время, и все без проку, – пошто было Азов отдавать, когда козаки город взяли, отстояли славу свою на веки веков?– То правда, боярин!– А я о чем же говорю? И мир тот, по которому Азов отошел к турчину, все едино был рушен, вновь бусурману занадобилось чинить помешку, ныне-таки есть указанье – повременить…– Да вот и чиним, а в море ходу нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28