– Ужо я сарафан брошу!– Душегрею, сарафан – все. Целуй! От лишней думы без ума нет проку!– Родной! Голубь-голубой!– Эх, Ириньица! Ты новой разбойной струг… Не попусту я шел за тобой.– Родной, дай ты хоть ветошкой завешать бога! Слаще мне будет…– Молчи, жонка! 3 Проснулся казак от яркого света свечей. За столом под образами сидел голый до пояса юродивый. Женщина исчезла. Казак сказал юроду:– Ты чего в красный угол сел?Наливая водки в большой медный кубок, юродивый ответил:– Сижу на месте… В большой угол сажают попов да дураков, а меня сызмала таковым именем кличут.– Ну, ин сиди, и я встаю! А где Ириньица?– Жонка в баню пошла, да вот никак лезет…Женщина вернулась румяная, пышная и потная, на ней был надет отороченный лисьим мехом шелковый зеленый кортель-распашница, под кортелем голубой сарафан, рубаха шелковая розовая, рукава с накапками – вышивкой из жемчуга.– Проспался, голубь-голубой, мой ты голубь!..– Улечу скоро! – Гость встал, под грузным телом затрещала дубовая кровать.– Матерой! Молодой, а вишь, как грузишь, – не уродили меня веком таким грузным, – проворчал старик.– Я вот вина принесла да меду вишневого! А улетишь, голубь-голубой, имечко скажи, за кого буду кресты класть, кого во сне звать?– Зовут-таки меня Степаном, роду я – издалече…– Оденься-ко, Степанушка! Чья это кровь на тебе? Смой ее с рученек да окропи, голубь, личико водой студеной… А я на торгу была… Все проведала, как наших стрельцов, что у моей ямы стояли, истцы ищут: всю-то Москву перерыли, да не дознались… Жон стрелецких да детей на спрос в Земской приказ поволокли.– Бойся, жонка! Тебя признают – худо будет…– Ой ты, голубь! Жонку на Москве признать труд большой – нарумянилась я, разоделась купчихой, брови подвела, нищие мне поклоны гнут, жонку искать не станут… Будто те собаки в яме съели, и меня бы загрызли, да стрельцы, спасибо, угоняли псов: «Пущай, говорили, помучится».– Худо, вишь, на добро навело… – проворчал юродивый.– И слух, голубь, такой идет: жонку собаки растащили, а начальник стрелецкий – вор, ушел сам да стрельцов увел. По начальнику, родненький, весь сыск идет… – Женщина говорила нараспев.– В долгом ли обмане будут! В долгом – ладно, в коротком – тогда пасись… Ну, да сабля точена, елмань у ней по руке; кто нос сунет – будет знать Стеньку…– Ой, да что я-то? Воды забыла! – Женщина ушла, вернулась, шумя медным тазом. В правой руке у ней был кувшин серебряный, плескалась вода. – Умойся, голубь-голубой!– Эх, будем гулять, плясать да песни играть! Ладно ли, Ириньица?– Ладно, мой голубь, ладно!– Вот и кровь умыл – пропадай ты, Москва боярская!– Уж истинно пропадай! Народ-от, голубь, злобится на родовитых, кои ближни царю, на Бориса Ивановича да на думнова дьяка Чистова, на Плещеева Борис Иванович Морозов (1590–1661), боярин, шурин царя Алексея Михайловича, его воспитатель и влиятельный советчик. Дьяк Чистов – Чистый Назарий, думный дьяк, возглавлял Посольский приказ; убит 2 июня 1648 г. Плещеев Леонтий Степанович – судья Земского приказа; убит во время восстания в 1648 г.

, судью корыстного: много народу задарма в тюрьме поморил. Плещеев-то царю сродни, а соль всю нынче загреб под себя – цену набил такую, что простому люду хошь без соли живи…– Слыхал я это. У тебя, Ириньица, нет ли ненароком татарской одежины?– Есть, голубь-голубой. С мужем-то моим – неладом его помянуть! – одежиной разной в рядах торговали… Ужо я поищу в сундуках, да помню, голубь, что есть она, поганая одежина, и шапка, и чедыги мягкие с узором.– Ты жонка толковая!– Народ-то давно бы навалился на своих супротивников, только немчинов пугается, – немчин на зелье-пушки востер, а уж, конешно, немчин не за народ!– Ништо и немчин! Наливай-ка, жонка!.. Русь надо колыхнуть, вот тогда и немчин в щель залезет…Пили, целовались, снова пили. Гость поднял высоко голову курчавую. Глаза его стали глубокими и по-особому зоркими.– А ежли меня палачи, истцы да псы разные боярские искать зачнут, тогда, Ириньица, не побоишься дать мне сугреву у себя?– Молчи, голубь-голубой! Укрою, а сыщут – и на дыбу за тебя пойду.– Пьем-молчим, жонка!– Сторговались – в сани уклались, – сказал юродивый. – Хмельным старика забыли тешить?– Помним, дедо, помним!В большой медный кубок юродивого казак налил меду.– Вот оно, то, что надоть: и сладко и с ног валит!– Ты бы, дедко, рубаху накинул!– Эх, Ириха, под рубахой моей святости не видно, а я еще плясать пойду. Ты, паренек, когда о жонку намозолишь губы, а шея заболит от женских рук, поговори со мной.– Ладно! – Гость придвинулся к юродивому.– Дальней ли будешь?– С Дона… У нас хлеба не пашут, рыбу ловят, зверя бьют и ясырь Пленника.

берут, торгуют людьми да на Волгу из Паншина Паншин – городок, расположенный у впадения в Дон рек Тишины и Иловли, являлся одним из опорных пунктов донского казачества в его походах.

гулять ездят… тем живут!– А ты, гость-паренек, когда в отаманах будешь, не давай человека продавать…– Пошто, дедко?– Самого продадут… А клады искать любишь?– Нашел, вырыл, – вот, вишь, клад, – казак похлопал женщину по широкой спине.– Этот клад поет в лад, а в лад не войдет, мороз по коже пойдет – она у меня с норовом… Ты казну ежли золотную, жемчужную альбо серебряную похощешь, то скажу я тебе о травах цветных, сиречь подосельному – о кринах черленых и белых…– Любопытствую, дедо, скажи!– Так вот чуй: есть скакун-трава, растет на надгробных местах, ростом высока, цвет голуб, кольцами; весьма для клада гожа. Завернуть сию траву в тряпицу, она сама раскрутится и скочит, а вертеть ее надо на поле: куда трава скочит, там огонь возгорится, тут и клад рой…– Мой клад, дедо, вон на лавке лежит, – в чудеса я не верю, саблей добуду жемчуг, золото и жонку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28