Ротмистр с сомнением покачал головой и отошел.
Руки и ноги наши были свободны. Вряд ли сторожившие нас солдаты смогли бы оказать серьезное сопротивление, но мы не собирались давать деру. Знали, что существует второе, гораздо более серьезное кольцо окружения, хотя извне до нас не доносилось ни звука.
Заградительный отряд состоял из эскадрона отборных полевых жандармов, роты безжалостных и умелых байкальских пластунов и батареи реактивных бомбометов из личного резерва Хана. Ротмистр Строев предупредил меня, что при малейшем непорядке в нашем лагере, при первом подозрительном движении зафадотрядчики откроют шквальный огонь из десяти станковых пулеметов «саблин», не разбирая, кто свой, кто чужой. Лес забросают бомбами, а потом вычистят по всем правилам борьбы с партизанами.
Конечно, он хотел нас припугнуть. Мы слишком нужны губернатору, чтобы убивать прежде времени.
И-чу, если он трезв и психически здоров, не склонен к самоубийству. И потому мы вели себя смирно – в полном соответствии с заключенной сделкой.
Дело шло к ночи. Чем ниже опускалось солнце, тем мрачнее я становился. С грустью я смотрел на моих ребят, сознавая, какой грех им вскоре придется взять на душу. Грустно мне было глядеть и на беззаботно болтающих, покуривающих на биваке солдатиков. Похоже, они совсем перестали нас бояться, с нами им не страшны были и ноч-нухи. Именно сейчас, впервые за много недель, они избавились от фызущего их страха.
– Что случилось, Игорь? – почувствовав мое настроение, подошел старший ловец Сергей Каргин, занявшийся было сбором сухих веток для выгоревшего костра. Он был вторым по старшинству в нашем отряде и, приключись что со мной, должен возглавить ребят.
– Пока ничего. Но случится… – Я дал понять, что этот разговор не предназначен для посторонних ушей.
– Что от нас требуется? – спросил он одними губами.
– Задавить в себе жалость, – беззвучно ответил я.
Порой мне казалось, что ротмистр Строев догадывается о том, что произойдет в бору под покровом ночи. Он вдруг начинал метаться по лагерю, раза два бегал в заградотряд, о чем-то говорил с его командиром, сутулым полковником в мышиного цвета кавалерийской шинели. Они выходили на «ничейную» поляну, чтоб не слышали ни свои, ни чужие, и я хорошенько разглядел полковника. Ротмистр возвращался успокоенный, но спустя полчаса снова впадал в панику.
«Бедняга… Он не знает, что уже приговорен. При любом раскладе, – вдруг резанула мысль. – Почему я сразу не сообразил? Если мы погибнем, то и конвою не жить. Если же перебьем ночнух – и нас, и конвой выкосят из пулеметов. Живых приказано из леса не выпускать».
Не знаю, что сделают потом с заградотрядом, но нам, свидетелям «ханского» позора, и солдатикам, свидетелям нашей победы, не жить. Все заслуги припишут гению и личной доблести Хана. Это уже вошло в привычку, и пора превратить ее в хорошую традицию. Кто спросит с него за нашу смерть? Даже если о нас вспомнят, всегда можно списать потери на царившую темноту и возникшую панику. Перетрухали жандармы с пластунами, померещилось: ночнухи на них прут – они и давай стрелять…
Солнце опустилось за черный частокол елей. Чернильные тучки испятнали полыхающие бордовым пламенем небеса. Скоро… Уже скоро… Раскочегаренные солдатами костры пылали, ярко освещая пятачок бора с отливающими красным сосновыми стволами. Конвойные то и дело кидались к кучам хвороста и выбегали из мрака с мокроватыми охапками. Они были готовы поддерживать яростный огонь до самого рассвета.
– Пора! – громко, чтоб было слышно охране, объявил я, и парни начали раскладывать на земле боевые амулеты – строго по границе начертанного мною круга.
Амулетов было много – целых пять мешков, и каждый из них в отдельности не имел никакой силы. Это были своего рода обломки букв, из которых нам предстояло выстроить убийственное заклинание. По завершении логической процедуры мы должны будем войти внутрь круга, обретя защиту от нападения ночнух, солдаты же останутся снаружи…
– Никого внутрь не пускать! – таков был мой категорический приказ.
Заклинание возникло на влажной хвое – идеально ровный круг, состоящий из семисот семидесяти семи амулетов. «Буквы» светились неровно, помаргивали. И мне казалось, что это вспыхивают в глазах скопившихся поблизости ночнух отблески огня.
– Погасить костры!!! – рявкнул я, так что услышали в заградотряде.
Никто из конвойных и не думал выполнять мой приказ. Они как заведенные продолжали таскать хворост к кострам.
– Ротмистр! – гаркнул я, выискивая взглядом знакомую, обманчиво неуклюжую фигуру. – Извольте распорядиться!
Строев беззвучно возник из-за деревьев в трех шагах от меня. Из него бы мог выйти хороший охотник. На лице ротмистра царила сумятица чувств.
– Нас ведь сожрут в темноте, – тихо, чтобы не услышали подчиненные, произнес он.
– Положитесь на нас. Мы – в равном положении, – не моргнув глазом соврал я. – Все равно другого способа покончить с ночнухами нет.
Ротмистр молчал, наклонив голову и шумно дыша, топтался на месте, вцепившись рукой в эфес шашки.
– Вы получили личный приказ генерал-губернатора. Козырнули – и кру-у-угом марш. Ну и как вы собираетесь его выполнять? Позовите полковника. Может быть, он разъяснит вам ситуацию, если я не в силах.
Строев, будто контуженный, замотал головой, потом крутанулся на пятках и, рванувшись за деревья, взревел бешеным от отчаяния голосом:
– Ро-о-ота!!! Слушай мою команду! Заливай огонь! Оцепеневшие на миг солдаты бросились выполнять приказ. Они выливали в огонь воду и остатки супа, растаскивали и затаптывали горящие ветви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151