И вот уже вновь неудержимо лезут из земли разноцветные круглые шляпки…
По Каменску протягивали все новые и новые провода, чтобы яркие лампы осветили каждый проулок, сквер, подворотню. Из соседних губерний в город шли эшелоны с катушками кабеля, фонарями, керосином и соляркой. Бригады электромонтеров и добровольцы валились с ног.
На какое-то время это спасло положение – ночнухи отступили в пригороды, в соседние леса. Но вечно жить при надрывной работе электрической станции невозможно. Запасы топлива ограничены. Кондовую сибирскую зиму с трескучими морозами под сорок Каменску будет не перезимовать.
Чем дольше продлится вторжение, тем сильнее в народе недовольство властями. А там и бунт не за горами. При этом недавно назначенный генерал-губернатор Трофим Чепалов, по кличке Хан, страшился своего народа больше, чем любых чудовищ.
Ночнухи же не собирались далеко уходить от бушующего огнями Каменска. Словно зная ситуацию с топливом, они «доедали» не успевшее удрать в город население близлежащих деревень и ждали, когда истощится сделанный на долгие морозные месяцы запас.
Недалек был час, когда в ход пойдут стратегические армейские резервы, – городские хранилища мазута и угля выметены подчистую, а эшелоны с углем и дровами приходят слишком редко. К тому же зимой им предстоит пробиваться сквозь снежные заносы. Но главное – соседи вовсе не желают делиться, боясь появления ночнух у себя.
Губернские власти наконец расписались в собственном бессилии и объявили осадное положение. К тому времени, когда они решили идти на поклон к уцелевшим Истребителям Чудовищ, Каменск бурлил вовсю. Терпение народное истощилось. Стены домов, где прежде были намалеваны призывы покончить с и-чу, теперь испещряли надписи: «Спасите нас!», «Убейте ночнух!» и даже «Долой Хана!».
В городе нас оставалась ровно дюжина. Всех и-чу содержали в казематах Баргузинского бастиона крепости святого Георгия Победоносца. Сидели мы в одиночках, перестукиваться не могли, потому что в стенах бастиона была создана изумительная акустическая система, – звуки отводились точнехонько в специальные слуховые закутки в кабинете начальника тюрьмы. Безымянный заключенный, которому пообещали свободу, творчески развил идеи ромейского театрального архитектора Паоло Паолини. А когда бастион был перестроен под тюрьму, заключенный сгинул в крепостных подвалах вместе со своим секретом.
После ареста в доме Боброва меня пару недель продержали в туруханском остроге, а затем перевезли сюда. Видно, собирали подходящую компанию для открытого политического процесса. И только нашествие ночнух помешало начать процесс в день рождения Ермака Тимофеевича – самый любимый народом государственный праздник.
И вот сижу я здесь третий месяц, пишу дневник, зашифрованный моим личным, никому на белом свете не известным кодом. Каждый вечер перед отбоем надзиратель забирает написанное мною за день – то ли для дешифровки, то ли в печку. И порой мне кажется: будет так идти год за годом – до самой смерти.
Сижу и конца моему сидению не видно, ведь обвинение мне до сих пор не предъявлено. Но однажды вместо положенного завтрака, состоящего из чечевичной похлебки и куска хлеба, приходит ко мне в камеру вице в скромном сером мундире с «терновыми веточками» министерства юстиции в петлицах.
Вице-губернатор Артамон Ивлев похож на грызуна: маленькие глазки, низкий лоб, бесцветные брови и ресницы, подвижный, длинный нос, тонкие, почти незаметные губы, гладкая, мучного цвета кожа, сизые, прилизанные волосенки, стесанный подбородок. Картину портил только умный, пронзительный взгляд. И становилось страшно от мысли: что будет с человечеством, если крысы обретут разум?
Ивлев поздоровался, поддернул брюки, сел на принесенный надзирателем табурет и не спеша обрисовал мне сложившуюся ситуацию. Он выдержал внушительную паузу, очевидно рассчитывая, что меня проймет до самого нутра, а потом призвал спасти этот прекрасный город, на время позабыв о вражде и обидах.
– Предлагаю заключить сделку, – молча выслушав вице-губернатора, негромко произнес я. – Договор должен касаться всех двенадцати пленников. Без моего согласия никто из и-чу с вами дела иметь не будет. Это я вам гарантирую.
Похоже, он мне верил.
– Конкретней! – буркнул господин Ивлев. Его миссия была ему поперек горла. Как ни посмотри, впереди маячат сплошные неприятности. Откажись я – Хан по головке не погладит. Натвори мы чего во время операции – опять же Ивлев будет виноват.
– Амнистию просить не буду – бесполезно, – разогнул я первый палец из сжатой в кулак пятерни. – Денег нам не надо. Тем более здесь. Тем более от вас – то есть награбленных у народа. – Второй палец пошел в дело – вернее, вышел из него.
– Короче! – пробурчал Ивлев.
– Скоро дело делается, да не скоро сказка сказывается, – произнес я издевательски, да еще голосом Временного Правителя Сёмина-Ворчалова.
Потом мне рассказали, что старик почил в бозе за три дня до этого разговора. Временный Правитель лишь чуть-чуть не дожил до подготовленного сибирской гвардией дворцового переворота. Той самой гвардией, чьи бронированные дивизии снискали славу на полях Мировой, затем были расформированы, а личный состав спешен и сослан в дальние гарнизоны.
Действия заговорщиков были столь тщательно законспирированы, что Корпус Охраны так ничего и не узнал. Корпус Охраны, в руках которого находятся сейчас все реальные рычаги власти в стране, располагал лишь смутными слухами о растущем недовольстве в армии. Другое дело, что жандармы теперь всегда наготове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151