Ведь нам теперь тащить на себе бомбомет и ящики со снарядами.
Глотнув мерзкой водицы, мы взгромоздили на себя тяжеленный груз. Только Воевода и хромающий Ефим Копелев шли налегке, зато они должны были прикрывать остальных.
На мою долю выпало нести двухпудовый ствол бомбомета. В паре со мной был второй разведчик, не проронивший за всю дорогу и двух слов.
Полуторасаженный металлический ствол был обмотан покрывалом и все равно раскалился, так что не было терпежу. То и дело повторяя самозаговор, мы с разведчиком пытались выдержать эту боль. Из-за его действия меня охватило тупое безразличие ко всему на свете, но после я обнаружил на плече огромный лопнувший пузырь, и мясо было стерто чуть не до кости. Вытекшая лимфа и кровь пропитали одежку и засохли на ней серо-бурой коркой.
Мы шли вперед через не могу, пошатываясь, оступаясь, с трудом разбирая дорогу. Едва не теряли сознание, но упрямо передвигали ноги. Казалось, сама природа была против нас. А вдруг именно мы, и-чу, а не чудовища – выродки, смертельно опасные для мироздания, и мать-природа справедливо желает стереть нас с лица Земли?
И вот наконец вдалеке показался он – проклятый и долгожданный «саранчовник». Это было грандиозное сооружение – пятнадцати саженей в высоту и восьми в диаметре у основания. Кривоватая, чуть склоненная к западу крепостная башня, изрытая множеством отверстий. Воевода потом сказал, что таких больших «саранчовников» он еще никогда не встречал. А ведь в бытность свою разведчиком в пустыне Гоби Шульгин повидал их десятка два. Самое трудное было подобраться к «саранчовнику». Когда он оказался в пределах досягаемости бомбомета, все подумали, что судьба боя решена. Разнести в клочья этот рассадник чудовищ – дело техники. Офицеры спешно устанавливали трубу бомбомета на треноге, а из песка десятками выпрыгивали обезумевшие суслики, пытаясь вцепиться нам в руки. Воевода и разведчик стремительно поворачивались и взмахивали мечами, словно и не было изнурительного перехода по пустыне. Лезвия рассекали несчастных сусликов пополам.
И тут из кривой башни к нам потекла красная река – миллионы слепых рабочих особей, посланные своей Царицей. Они не имели ни ядовитых жвал, ни острых когтей, ни сильных челюстей. Они должны были задавить нас массой, затопить, погрести под собой…
Пули разбрызгивали насекомых, но через окровавленные ошметки тут же перетекал неостановимый красный поток. Насекомые не обращали внимания на огонь, они не боялись смерти, не зная, что это такое. А мы не могли расстреливать их всех – для этого понадобились бы сотни тысяч патронов. Живая река катилась на нас.
Подпустив саранчу ближе, мы разрядили в нее огнеметы. Остатков горючей смеси хватило лишь на полминуты: мы изрядно потратились по дороге сюда. Затем мы начали забрасывать красную реку гранатами. Надолго их не хватит.
Назар Шульгин зарядил фугасную бомбу в ствол и сделал первый выстрел. Грохот ударил в уши, бомбомет дернулся и пропал в едком вонючем дыму. Бомба взорвалась, ударив в основание кривой башни. Башня содрогнулась.
– Снаряд! – рявкнул Воевода.
Ему поднесли новую фугаску. Выстрел. Башня снова вздрогнула, но устояла. Когда дым и песчаная пыль рассеялись, в основании мы увидели саженную дыру.
Нас захлестнула первая волна «кровавок». Мы топтали их, молотили прикладами. Они хрустели, поскрипывали, шелестели. «Кровавки» накатывались, и вскоре мы погрузились в них по колени. Заряжать бомбомет стало труднее. Однако Шульгин продолжал вести огонь.
Выстрел. Попадание! Выстрел. Точно! Выстрел. В цель! Река продолжала течь, изливаясь из огромных пробоин в «саранчовнике». Я больше не мог топтать «кровавок». Не мог я и подносить снаряды. Ноги мои до бедер увязли в липкой беловато-красной гуще.
Тугой напор тысяч хитиновых телец опрокинул меня на спину. Медленно и оттого еще более страшно я стал погружаться в месиво из живых и мертвых «кровавок». «Конец!» – промелькнула мысль, и я, зачем-то набрав в грудь воздуха, скрылся с головой.
Выстрел… Это была последняя бомба Воеводы. Грохот докатился до меня сквозь толщу копошащихся насекомых. И тут в мире что-то изменилось. Звуки внезапно смолкли, прекратилось вокруг меня и всякое движение. «Кровавки» застыли в ожидании нового приказа – а его не было. Затем они начали расползаться. Мы перестали быть их врагами. Теперь они не замечали нас, они уже не замечали никого и ничего. Значит, Царица Роя убита.
Выбравшись из гущи мертвых «кровавок», отплевавшись, продышавшись и очистив лицо от мерзостной, вязкой массы, мы без сил повалились на песок. Шульгин один остался стоять, вцепившись в свой бомбомет. Он привязал себя к треноге, чтоб не снесла живая волна, и только поэтому смог сделать решающий выстрел. А теперь у него просто не было сил освободиться.
Обратный путь к сибирской границе был долог и труден, но куда легче прорыва к «саранчовнику» сквозь раскаленную пустыню. И неделю спустя мы уже сидели в купе скорого поезда и, не веря своему счастью, попивали крепко заваренный чай с настоечкой пополам, а потом блаженствовали на чистых накрахмаленных простынях.
Подъезжая к Каменску, я решился задать Воеводе давно занимавший меня вопрос:
– Почему вы взяли с собой именно нас, а не алтайцев или, скажем, беглых уйгуров? Мы ведь не знаем пустыни, не привыкли к такому пеклу и могли погубить экспедицию.
Назар усмехнулся и покачал головой. Оказывается, он всего-навсего решил проверить в деле нас, штабников. Ему было необходимо знать, чего мы стоим и можно ли полагаться на нас в трудный момент.
«Он хотел пропустить нас через самую лихую мясорубку – и пропустил, рискуя собственной жизнью, – думал я, пораженный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151