К парному мясу привыкнуть не труднее, чем к зеленым ягодам или сырым грибам.
Я как мог старался облегчить Насте долгий путь: приносил ей в клюве ветки с гроздьями ягод, находил удобные места для водопоя, строил для ночевок что-то вроде огромного гнезда. Это пока мы летели над лесом. А что я мог сделать, когда начались камни и пески? Она слабела с каждым часом, и мы летели все медленней.
До Баян-Гола нам не добраться. В пустыне Настя погибнет, да и я, если останусь с ней, – тоже. А я останусь… Ничего не попишешь – придется сделать остановку. Надо только выбрать подходящее место. Такой оазис, где мы сможем передохнуть, напиться вдосталь и утолить голод. Вот и думай…
Если бы я хоть что-нибудь понимал в джунгарских пустынях, ни за что не забрался бы в этот раскаленный мешок. Мы очутились меж двух остроконечных скальных гряд. Долина имела узкую горловину, перекрытую маленькой, но неприступной крепостью. Там, под ее защитой, в зеленом раю оазиса жили сотни людей.
Под расплавленными небесами песок плавился от жары. Золотая сковорода солнца размером с полмира висела над головой, грозила сжечь заживо. Ведь в напоенный жизнью оазис нас не пустили. И животворный источник по-прежнему струился не для нас. В залетных птиц стреляли через бойницы сторожевой башни. Из старинных кремневых ружей и новенького саксонского пулемета. Не попали. То ли стрелки никудышные, то ли особо и не целились – просто давали понять, что нас здесь не ждут.
Мы вынуждены были опуститься в скалах. Серо-бурый мир, раскаленный пуп земли… Я силою самозаговора заставил себя ступать по этим едва не дымящимся от жара камням. Отдергивая обожженные лапки, Настя издавала слабый писк и жалобно топорщила перья – ей было совсем плохо. Но я ничем не мог помочь – не понесешь же ее в крыльях…
С трудом найдя в скале щель достаточно глубокую и широкую, чтобы вместить пару таких здоровенных созданий, мы сложили крылья, пригнули головы и кое-как втис-нулись. Мы оказались в тени – уползли из семидесятигра-дусного пекла в блаженное сорокаградусье. И вскоре провалились в болезненную полудрему, когда мозги продолжают кипеть, черные круги наплывают в глаза, затмевая окружающий мир, в висках гудящим набатом пульсирует кровь, а в ушах с оглушительной монотонностью звенит сама Вселенная. Она кружится как волчок, и мы кружимся вместе с ней, кружимся, кружимся…
Поздним вечером, когда солнце опустилось за каменный частокол скального отрога, мы с Настей отправились за добычей. Она наконец-то решилась принять участие в охоте, – вернее, ее новое тело решило за нее. Помните Сказ о девице-оборотне: «зверем алчущим обернулася, кровушки горяченькой напилася»?
Поймать суслика было на удивление просто и приятно. Мелькнувшая на фоне камней тень, неслышное царапанье коготков и застрявший в маленьком горлышке писк. Неудержимое желание поймать, схватить… Не помня себя, не видя ничего вокруг, кроме этого сочного, сладостного существа, которое должно, немедленно должно стать твоей добычей! Стремительный бросок, удар…
Почувствовав трепыхание горячего тельца в когтях, я ощутил восторг. Сначала охотничий инстинкт пересилил во мне человеческое, а теперь плотская радость удачливого хищника перевесила все прочие чувства. И я испугался. Быть может, сильнее, чем когда-либо. Страх, что уже не смогу вернуться, навек останусь в птичьем теле, с каждым днем безвозвратно утрачивая человечность, был столь велик, что я оцепенел. Меня окатило холодом; он пропитал мою грудь, сжав легкие в ледяной комок.
Я боялся тронуться с места, потому что любое мое движение было бы движением пернатого. А я желал, страстно желал остаться человеком! И лучше умереть человеком, чем жить вот так вот – птицей. Еще несколько дней назад я думал совсем по-другому.
Но еще больше я испугался за Настю. Нервы ее и так на пределе. Выдержит ли она новое испытание? И мне захотелось во что бы то ни стало оградить Настю от этого кошмара, не дать ей вместе со мною уже и внутренне превратиться в животное. Но было поздно: белая птица, казавшаяся в сумраке пепельной, жадно рвала тушку суслика. Жажда жизни – она сильнее нас…
Я увидел этот кровавый пир и сломался. Перестал сопротивляться, позволив своему организму взять верх над разумом.
Утолив голод и вдосталь напившись горячей крови, мы опьянели от сытости. На время мы утратили осторожность и, не скрываясь, сидели на большом остывающем камне. А вокруг шуршала, топотала, звенела и пищала ночная жизнь горной долины.
Затем мы полетели искать место для ночлега. Обретенная сытость словно бы прибавила нам зоркости и даже удачи. Вскоре мы обнаружили несколько входов в рукотворные пещеры и статую человека, высеченную скорее всего из песчаника, – сидящего на корточках старика.
Похоже, когда-то это был буддийский монастырь, а нынче пещеры служили прибежищем для самых разных божьих тварей. Чем мы хуже других? Вот только охотиться в тесных пещерах огромным крылатым созданиям вроде нас несподручно.
Мы решили найти для себя обиталище попросторней; правда, его может облюбовать стая волков или барс, но эту братию мы наверняка обнаружим первыми. Во всяком случае, я убеждал себя в этом, и весьма преуспел.
Подходящая пещера нашлась – усыпанная мелкими косточками и пыльной шерстью. И мы с радостью разместились на ночлег. Прижались друг к дружке и закрыли глаза, пытаясь увидеть добрый сон. Настя положила голову мне под крыло.
Среди ночи в пещеру сунулся какой-то пронырливый зверек, но, испуганный моим шипением, убрался восвояси. Других происшествий до рассвета не было.
К утру мы успели проголодаться, однако придется снова ждать ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151