И еще выдержал бы — сколько нужно.— Заткнись, — попросил Боцман. — Я же тебе сказал: заткнись. Это не самое приятное воспоминание в моей жизни.— Извини, больше не буду, — охотно согласился маленький. — Просто мне хотелось сделать тебе комплимент.— Потом будем комплиментами обмениваться. Когда дело закончим. Приступай.Маленький подошел к водителю и буднично предложил:— Вставай. И снимай штаны.— Ребята! Да вы что?! Я и не думал вам грозить. Я просто предупредил вас об опасности, о которой вы, возможно, не знаете. А так я готов! Спрашивайте!— Начнем с середины, чтобы тебе было легче, — проговорил маленький. — Губернатор провел разговор с хозяином дома номер семнадцать по улице Строителей. Кто это был?— Николай Иванович Комаров, преподаватель института.— Откуда ты знаешь?— Случайно. Слышал, как секретутка сказала, когда созванивалась с ним.— Губернатор пожал хозяину дома руку и сел в машину. Как он сел?— Ну как? Нормально.— Сколько лет ты возишь губернатора?— Скоро четыре.— Значит, успел изучить его привычки, манеру поведения?— В общем, да.— Вот и вспомни, как он после того разговора сел в машину. Дверцу сильно захлопнул?Водитель глубоко задумался и решил, что откровенность в этом постороннем вопросе не сможет принести ему вреда, но подтвердит его искренность.— А ведь и верно! — воскликнул он. — Так саданул дверцей, что я даже удивился.Обычно он закрывает — ну, нормально. И сразу закурил. Обычно он в машине не курит, старается только в кабинете. И сразу скомандовал: езжай.— А как обычно говорит? — спросил Боцман.— Домой. Или в контору. Или еще куда. А тут сказал: езжай. И все. Только минут через пятнадцать приказал: на работу.— Значит ли это, что губернатор остался недовольным результатами разговора с Комаровым? — спросил маленький.— Пожалуй, да, — покивал водитель. — Да, недоволен. Это точно. Хмурый он был.— И ты обратил на это внимание?— Водители — народ приметливый. Если четыре года ездишь с одним и тем же человеком, невольно узнаешь его характер.— Зафиксируем достигнутое, — предложил маленький. — Губернатор остался недоволен разговором с Комаровым, а ты обратил на это внимание.— Но не придал значения, — уточнил водитель. — В один день у человека может быть одно настроение, в другой день другое.— Ты мог и не придать значения настроению губернатора, потому что был не в курсе его дел. Но некто, назовем его пока мистер X., был в курсе и этим настроением чрезвычайно интересовался. И этому человеку ты дал знак о том, в каком настроении находится шеф. А конкретно — о том, что переговоры были безуспешными.Скажу больше: ты подал этот знак в течение примерно пятнадцати минут после того, как губернатор сел в машину и вы отъехали от дома Комарова. Ты мог сразу мигнуть фарами или подфарником, мог сделать это или нечто такое же позже, но ты это сделал. И если ты сейчас назовешь этого человека, будем считать, что самая трудная часть нашей беседы уже позади.— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — заявил водитель.И тотчас, без всякой задержки, маленький как-то странно махнул рукой, и на голову водителя обрушилась такая лавина боли, какой он не испытывал даже тогда, когда попал в аварию и его зажатую искореженным железом ногу вырезали автогеном.При этом он не терял сознания, каждая крупица боли находила свое место и не исчезала, пока не источала свою силу. Он не знал, сколько продолжался этот ад — десять минут или час. Но скорее всего — не больше трех или пяти минут, потому что за это время его собеседники никак не сменили своих поз.Когда боль наконец отпустила и он получил возможность все видеть и слышать, маленький заметил, обращаясь к высокому:— Извини, Боцман. Я знаю, что ты не сторонник таких методов. Я тоже. Но это гораздо эстетичнее, чем зажимать яйца в дверях, а иногда оказывается и эффективнее. Страшна не боль. Страшен страх боли. Он его испытал. И испытает еще, если будет продолжать нести чушь, а не давать прямые и точные ответы на наши вопросы. Что успокаивает мою совесть? Я тебе скажу. Если бы мы попали в его руки, он не озадачивался бы морально-этическими проблемами. Нет, не озадачивался. Но в данный момент, Костя, повезло нам, а не тебе. Поэтому кончай строить из себя Зою Космодемьянскую, если ты знаешь, о ком я говорю, и отвечай на наши вопросы. Коротко и точно. И правдиво, разумеется. Итак, когда ты подал знак?— Сразу, как только отъехали.— Какой?— Мигнул левым подфарником. Хотя поворачивали мы направо.— Сигнал был заранее оговорен?— Да.— Кому ты подал сигнал?— Не знаю.— Это не текст в нашем разговоре. Костя. В нашем разговоре не может быть слов «не знаю».— Но я действительно не знаю! Было почти темно, туман. Я и понятия не имею, кто увидел мой сигнал.— А кто должен был увидеть?— Этого я тоже не знаю. Маленький обернулся к товарищу.— Боцман, выйди на три минуты, а? Не могу я издеваться над твоей изнеженной психикой. Клянусь, я не сделаю ему слишком больно. Я сделаю только так, чтобы он вспомнил, что такое боль. Заодно принеси полведра воды. Она может понадобиться.— Нет! — сказал водитель. — Нет! Пожалуйста, не нужно! Я все скажу. Все, что знаю. Я действительно не знаю, кому подал знак, когда мы отъехали от дома Комарова. От меня ничего и не требовалось. Лишь мигнуть не повороте левым подфарником, если переговоры закончатся неудачей.— Кому ты подал сигнал — не вопрос, — заметил маленький. — Ты подал сигнал убийце. Через двадцать минут Николай Иванович Комаров был застрелен.— Я не имею к этому никакого отношения! — воскликнул водитель. — Клянусь жизнью моих детей! Клянусь всем, чем только можно!— Я склонен поверить, — заметил Боцман, когда водитель перестал бить себя в грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114