Однако же принца Валерия Нумедидес распорядился поместить не в подземный каменный мешок, а в почти забытую темницу на втором этаже той же самой башни. Возможно, из милосердия… но скорее всего, не желал сам каждый раз плутать по сырым и холодным подземельям, когда отправлялся навещать поверженного родича.И это, счел Троцеро, было для них большой удачей.Тайный ход из основной тюрьмы в зал суда шел прямо, без всяких разветвлений и ни единой возможности для засады. Стены там были точно полированные.Ни окна, ни двери, ни ниши.Да, строители знали свое дело… Но вот чтобы достичь этого коридора с верхних ярусов башни, следовало сперва выйти на улицу, ибо прежний проход, соединяющий этажи, был почему-то заложен (собственно, именно поэтому и забросили верхнюю темницу), а затем галереей пройти до южного входа. И спуститься по лестнице. В общей сложности не более сотни шагов.Но для Троцеро этого было вполне достаточно.Он еще раз проверил взглядом расположение своих товарищей, – вместе они прошли не одну войну, не раз прикрывали друг другу спину… у него язык не повернулся бы назвать их просто стражниками или, того хуже, наемниками.Двое под лестницей, дожидаясь возможности выскочить и ударить в спину охране Валерия. Еще двое со взведенными арбалетами – в десяти шагах, за поворотом, ведущим в нижнюю комнату охраны. И сам Троцеро, впереди, полускрытый в сгустившейся тени, – он мог лишь надеяться, что его не заметят, когда конвой только спустится в галерею… А там уж он выскочит им навстречу, неся взбудораженную чушь о нападении на замок… о восстании черни… о чем угодно, лишь бы хоть на пару мгновений отвлечь внимание стражников и дать возможность действовать своим друзьям.На большее он, не оправившийся еще после ранения, все равно не годился.Раз за разом, переминаясь с ноги на ногу в напряженном ожидании, он прокручивал в сознании грядущий бой, со всеми его вариантами, испытывая совершенно необъяснимую, не свойственную ему, закаленному в боях вояке, нервозность.Все было готово.План не лучший – но он имел шанс на успех, а Троцеро судьба приучила бороться за победу даже и в тех случаях, когда шанса этого не было вовсе, – и побеждать.Так откуда же взялась тревога? Откуда это тягостное предчувствие неминуемой катастрофы?Должно быть, это потому, что он не послушался Мелани.Мелани.Он пытался называть ее Марной, и не смог, – как раньше не мог называть Фредегондой.Согласно ее плану, они должны были освободить Валерия непосредственно из зала совета. Она так и не пожелала открыть ему свой замысел целиком, как ни просил он ее об этом, и он вынужден был признать, что услышанное не удовлетворило его совершенно.Все ее намеки насчет высших сил, что придут им на помощь в решающий момент, дабы низвергнуть узурпатора – так она называла Нумедидеса – и возвести на престол истинного короля, то есть ее сына, лишь раздосадовали его.Во-первых, заявил он ей, он старый вояка и скорее проглотит собственный меч, чем согласится полагаться в бою на некие высшие силы, являющиеся, скорее всего, – хотя этого, разумеется, он ей уже говорить не стал, – плодом воображения впавшей в отчаяние женщины.Даже безумная, она по-прежнему была его Мелани, и он готов был на все ради нее. И все же с самоубийством, по мнению графа, вполне можно было подождать. Здравый смысл и опыт воина – все восставало в нем против столь нелепого плана.Но когда он попытался объяснить это Марне, она взвилась почище бешеной кобылицы, впервые отведавшей хлыста. Какими проклятиями она осыпала его… В чем только не упрекала…И он сдался.Сдался, как сдавался всегда, когда имел дело с этой невероятной женщиной.Хорошо, он тайно приведет вооруженных солдат в зал совета. И они встанут наготове у двери, через которую введут осужденного. И нападут на охранников Валерия. И будут – как последние болваны, едва не добавил он, – ждать, пока некие высшие силы не расправятся с Нумедидесом.Хорошо. Все будет так, как ты хочешь, Мелани…Но позже, когда она ушла, он задал себе вопрос, который не осмелился задать ей: а что будет, если высшие силы не придут к ним на помощь? Или потерпят поражение? Или случится что-то непредвиденное, что могло произойти в любом бою?Что тогда, Мелани?!Нет, он боялся не за себя. В конце концов, он немало пожил на свете, и хоть многого не успел, но готов был принять смерть, как подобает солдату. Тем более, что жизнь отняла у него почти все, ради чего стоило бы бороться. Вот и Вилер ушел, один из последних свидетелей беззаботных юношеских забав и безвозвратно ушедшего счастья…Мало что оставалось у графа Пуантенского на земле.Однако одна святыня все же была: его родина. Его Пуантен, за который было пролито столько крови, и своей, и чужой. Пуантен, такой дорогой ценой приведенный к миру.Его Пуантен.И вставая на путь государственной измены – ибо, каково бы ни было его личное отношение к Нумедидесу, это можно было назвать только так, – прежде всего он рисковал будущим графства. А при мысли о том, какие кары могут обрушиться на его многострадальную родину, если план их провалится и пуантенский сюзерен будет уличен в предательстве, у него темнело в глазах и липкий страх собирался внизу живота.Он по-прежнему любил Мелани – точнее, память о ней, ибо Марну, нынешнее ее воплощение, любить было невозможно, – любил их сына, плод тайной страсти… но никто из них не стоил крови тысяч невинных пуантенцев. И как ни безгранична была его любовь, он не мог позволить, чтобы другие платили за нее столь высокую цену.Должно быть, с печальной улыбкой сказал себе граф, это и есть отличительная черта старости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166