Затем случилась некая таинственная история, о которой предпочли как можно скорее забыть – насколько удалось выяснить Амальрику, пес набросился на принца Нумедидеса, только чудом не искалечив его – и с тех пор собаку не видели.Но, получается, Зверь не был изгнан с позором на конюшню и не отведал отравы. Король оставил его в своих личных покоях – благо, лучшего стража трудно было и вообразить. Но зачем же теперь показывать его Амальрику? Ибо немедиец не сомневался, что, как и все, что делает король Вилер, это было сделано намеренно, с неким неясным ему пока умыслом.Полный смутных тревог и опасений, он попытался усесться поудобнее на слишком мягком диване, чувствуя себя особенно неуютно из-за того, что приходится сидеть так низко. Как же любят они все унижать собеседника, подумал он, вспомнив похожую сцену у Нумедидеса. Или они столь ничтожны, что даже такая малость может их возвысить в собственных глазах?Узкая полоска сероватого света, точно лезвие зингарского клинка, падала в прорезь между неплотно задвинутыми шторами на окне, рассекая надвое душный полумрак. Вилер, сидевший напротив, устало откинулся на бархатных подушках, украшенных золотым шитьем с изображением аквилонского змея, рассеянно поглаживая бьющего хвостом волкодава. Внезапно собака, успокоившаяся было, вновь вскинула голову, янтарным глазом косясь на Амальрика, и оскалилась, и жесткая шерсть дыбом поднялась на загривке.Вилер с усмешкой шлепнул его ладонью по морде.– Ну, будет, Зверь. Спокойно.Волкодав чуть слышно рыкнул в последний раз, словно недоумевая, как может хозяин не разделять его беспокойства, однако выучка оказалась сильнее, и он вновь неохотно улегся у ног короля, не спуская однако глаз с гостя. Амальрик, покосившись на пса, принялся небрежно постукивать пальцами по бархатной обивке дивана, что, казалось, еще сильнее раздражало животное.– Ваш пес, похоже, опасается меня, Ваше Величество… Король покачал головой.– Зверь настороженно относится к незнакомым, барон. Но он ни перед кем не испытывает страха.– В самом деле? – Амальрик Торский пожал плечами, словно показывая, что не считает уточнение существенным. – Впрочем, все дело, должно быть, в том, что я сам не слишком люблю собак. И ваш страж чувствует это.Король с удовлетворением отметил, как быстро барон оправился от первоначального недоумения и теперь пытался стать хозяином положения. Он был рад, что доверился внезапному импульсу вызвать Амальрика на разговор. Этот надменный немедиец забавлял его и настораживал одновременно. В нем явственно ощущалась угроза – и все же что-то заставляло Вилера пренебречь соображениями безопасности, за что не уставали пенять ему верные советники.Должно быть, все объяснялось очень просто: с посланником, в отличие от многих прочих, никогда не бывало скучно. В нем ощущалась тщательно контролируемая, но какая-то дикая, почти первобытная энергия, притягивающая и пугающая, он был полон напряженной, яростной жизни, – и это казалось удивительно освежающим, после тусклых, безразличных взглядов и пустой болтовни аквилонских вельмож. В обществе Амальрика король с удовольствием ощущал, как и к нему точно возвращается былая сила, веселая злость давно ушедших дней.Разумеется, политические соображения не позволяли прибегать к подобному лекарству слишком часто, – однако в такие дни, как сегодня, когда тяжесть ледяным камнем ложилась на сердце и перехватывало грудь от тоски, Вилер позволял себе послать в преисподнюю всех советчиков с их интригами и осуждающими взглядами. Какой смысл, в конце концов, тогда быть королем, если не можешь, при желании, менять правила игры?!– Всем нам свойствен страх перед неведомым, барон, – заметил он многозначительно.С грустью Вилер подумал о всех тех вопросах, которые никогда не решится задать немедийцу. О том, что тот действительно думает о творящемся в Аквилонии. О наследниках короля. О гибели Тиберия, в конце концов… Вилер не сомневался, что, если бы им удалось поговорить начистоту, он услышал бы немало такого, что едва ли сообщил ему кто-то из приближенных, – однако об этом не стоило и мечтать.В полумраке острый профиль барона казался странно застывшим, точно вылепленным из лунного света, и глаза за полуприкрытыми веками не выдавали никаких чувств.– Возможно, – отозвался он наконец, едва разжимая губы. – Однако меня куда больше пугает необратимость познания. Испив из реки всеведения, нам никогда уже не вернуться на сладкие луга невинности.В голосе его не было ни печали, ни насмешки, как того можно было ожидать, – лишь сухая констатация факта, и король ощутил внезапно, как захлестывает его волна густой тоски, тягучей, точно гречишный мед. Он покачал головой, дивясь наплыву чувств, вызванному столь незначительными внешне словами.– Вы слишком молоды, чтобы тосковать об утраченных иллюзиях, барон. На что же вы станете жаловаться в старости?– К тому времени я надеюсь стать стоиком, Ваше Величество.– Значит, утрачены еще не все иллюзии, мой друг! Обращение вырвалось непреднамеренно, и все же не случайно. На несколько мгновений оба собеседника смолкли, точно опасаясь спугнуть робкую птицу доверия, что опустилась вдруг между ними.Наконец король заговорил вновь, нарочито отстраненным тоном, точно пытаясь стряхнуть наваждение:– Впрочем, должно быть, вы недоумеваете, зачем я просил вас остаться – после всего, что случилось.Он хмыкнул пренебрежительно, выказывая свое отношение к предшествующему нелепому эпизоду, точно желая показать, что все это не имеет ровным счетом никакого значения и должно быть предано забвению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166