Последний раз мы видимся с тобой, подумал он.Но, прежде чем умереть, ты совершишь то, что должен!Аой. ВРЕМЯ ЗАКЛАНИЯ Пронзительный траурный плач жрецов возносился к низким серым небесам, подобно тоскливому клику чаек над морем, да и сами они, в просторных своих одеяниях с широкими рукавами, чем-то напоминали диковинных птиц, степенно и важно обходящих свои владения среди серых камней. Процессия двигалась медленно, с остановками, огибая жертвенник, к которому привязан был белый бык, стоявший недвижимо, точно серебряное изваяние. Причудливая вязь их пути должна была символизировать восхождение души в Чертоги Пресветлого; каждая же остановка, сопровождаемая возгласами и ритуальными движениями, – различные препоны на тернистом пути.Король Вилер, окруженный четырьмя старшими жрецами, неподвижно застыл в ожидании, справа от алтаря. Его собственная роль в церемонии была невелика и сводилась к нескольким репликам в самом конце, когда он, выполняя роль наместника светлейшего Митры на земле, должен был подтвердить, что готов распахнуть пред мучениками двери небесной обители, – и поднести жрецу ритуальный кинжал, дабы тот, посыпав голову животного солью и мукой и окропив можжевеловым соком, перерезал горло быку, чья пылающая жертвенная кровь укажет душам погибших путь в солнечные чертоги.Ежась под порывами пронизывающего ветра, швыряющего в лицо пригоршни острых иголок-дождинок, король сумрачно заметил про себя, что от того, чтобы попасть в солнечные чертоги Митры сейчас, должно быть, не отказался бы ни один из вельмож. Лишь лица жрецов оставались совершенно невозмутимы, точно вырезанные из дерева, – но и в глазах младших из них читалось страдальческое выражение.Что же касается придворных, то, не связанные жесткой дисциплиной служителей, они даже не пытались скрыть отвращения, которое вызывает у них непомерно длинная церемония. Столпившиеся чуть поодаль в ожидании конца, промокшие и озябшие, в своих пышных парадных одеяниях они выглядели довольно жалко, точно стайка пестрых заморских птиц, чудом очутившихся в негостеприимных северных краях. Большинство кутались в подбитые мехом плащи, другие, не стесняясь, то и дело посылали слуг за новыми порциями горячего вина, – так что неясно было, от ледяного ли ветра или живительной влаги так раскраснелись их щеки и носы…Как и положено, они не приближались к алтарю ближе, чем на трижды по одиннадцать шагов, и, судя по тому, как нетерпеливо переминались они с ноги на ногу и перешептывались между собой, большинство предпочло бы очутиться отсюда еще дальше. И Вилер был бы последним, кто стал осуждать их за это.Лишь несколько фигур в пестрой нестройной толпе выделялись неподвижностью, застывшей напряженностью, невольно наполнявшей сердце короля тревогой. Трое или четверо были старыми вояками, ветеранами бесчисленных походов, близкими друзьями Тиберия, – должно быть, единственные, кто испытывал подлинную скорбь в эти минуты. Разумеется, недвижим был и Амальрик Торский, и король не сумел сдержать усмешки: барон, похоже, делом чести для себя считал выдерживать любые напасти так, словно от его невозмутимости зависела судьба, по меньшей мере, всего королевства.Что до Вилера, по его мнению, подобный демонстративный аскетизм скорее отдавал мальчишеством, – однако это не уменьшило его уважения к немедийскому послу. Несмотря ни на что, даже и на пакт, заключенный ими два дня назад, барон оставался умным и опасным противником. Недооценивать его было все равно что заигрывать с лесной рысью…И наконец, чуть в отдалении от остальных придворных, не замечая никого и ничего вокруг себя, прямой и неподвижный, точно воткнутое в землю копье, стоял принц Валерий. Даже с такого расстояния Вилеру видно было, каким измученным и бледным выглядит его племянник. Струйки дождя стекали с волос по мокрым щекам, точно ручейки слез, но он даже не пытался вытереть лицо.Жалость холодным острием кольнула правителя. Он видел, как все эти дни подчеркнуто игнорируют принца придворные, после брошенных сыном Тиберия обвинений, как шепчутся у него за спиной, косясь опасливо и недобро, когда уверены, что Валерий не заметит их; видел, как на глазах мрачнеет и угасает его племянник, точно каждый прожитый день уносит у него годы жизни.Его собственная строгость по отношению к принцу показалась ему в тот миг жестокостью, неоправданной и недостойной, и Вилер пообещал себе, что немедленно по возвращении во дворец устроит этот проклятый суд – пусть Нумедидес думает, что победил, Сет его побери! – и добьется, чтобы с Валерия были сняты все обвинения. Что бы там ни было на самом деле, он не может позволить, чтобы сын его любимой сестры так страдал у него на глазах! Он слишком виноват перед их семьей – и вернет долг Валерию, чего бы это ему ни стоило!Укрепленный своим решением, король едва удержался, чтобы не подмигнуть ободряюще принцу, – однако тот смотрел куда-то в сторону, и, опомнившись, Вилер заставил свое лицо принять подобающе строгое выражение.Он подчеркнуто не смотрел в сторону второго своего племянника, Нумедидеса, что стоял, окруженный придворными, с кубком в руке, прячась от дождя под накидкой, что услужливо держал у него над головой какой-то расфуфыренный юнец. Вилер перевел взгляд на процессию жрецов… Те, с многочисленными остановками, воскурениями благовоний, что упорно не желали загораться под дождем, и протяжными песнопениями, завершали обход алтаря сзади. Скоро они выйдут вперед, – и останется потерпеть совсем немного…Как ни странно, и это не удивляло даже его самого, король Вилер совершенно не ощущал приличествующей случаю скорби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166