— В последний раз спрашиваю: вы уйдете отсюда?
— Сначала я должен умыться.
— Умывайтесь где-нибудь в другом месте. Уверена, у них во дворе есть водяной насос. А потом можете отправляться под какое-нибудь дерево и там ложиться — глядишь, и успеете до нашего отъезда проспаться после всего, что вы выпили.
— Кроме лимонада, я ничего не пил. Шериф, естественно, не стал бы давать этой и без того уже развеселой компании чего-нибудь более крепкого.
— Мне безразлично, что вы там пили, — отрезала она. — Меня, к вашему сведению, интересует сейчас одно: поскорее бы вечер, когда я наконец-то доеду до Колумбуса!
Схватив кочергу, она резко повернулась к Маккриди, но тот и не думал уходить из комнаты; рука его потянулась к кувшину с водой. Она занесла над собой свое оружие, а у него лишь слегка приподнялась бровь:
— Знаете, прежде чем вы начнете размахивать этой штукой, хотел бы вам сообщить, что линию смогут починить не раньше, чем завтра днем. Оказывается, покоробился один из этих чертовых рельсов.
— Что, что? — почти взвизгнула она.
— Должен заметить, что для образованной девушки вы слишком любите переспрашивать.
— Не хотите же вы сказать, что после всех жутких мучений — а иначе эту поездку не назовешь — мы еще вдобавок застряли в каком-то богом забытом месте?
— Да. Похоже, что из-за жары на целом участке пути повело рельс — так, по крайней мере, объяснили ремонтники. Если не удастся выпрямить, им придется ехать за новым рельсом в Харрисберг. Так что, моя дорогая Бесс, ничего не остается, как примириться с этим и устраиваться здесь на ночь.
— О нет, только не это! Я не останусь в одной комнате с вами ни за что на свете, мистер Маккриди!
Ухватив кочергу обеими руками, она угрожающе замахнулась ею и ровным голосом отчеканила:
— Спрашиваю — в последний раз: вы — уберетесь — отсюда — или — мне — проломить — ваш — тупой — череп — этой — кочергой?
Прежде чем она успела сообразить, что происходит, он схватил ее за руку и силой вынудил опустить кочергу. При этом он так близко наклонился к ней, что она почувствовала на своем лице его теплое дыхание:
— Ну, знаете, если ваша мамочка была такой же, как вы, то мне становится понятно, почему ваш родитель бросил ее.
От этих слов у нее округлились глаза, а он кивнул головой и неумолимо продолжал:
— А теперь, мисс Верена, давайте-ка проясним кое-что. Во-первых, я так же устал и так же раздосадован, как и вы. Во-вторых, соблазнять такую фурию, как вы, меня и под дулом пистолета не заставишь. В-третьих…
Она вскинула подбородок:
— Вам вовсе не обязательно быть таким грубым и так оскорблять меня, мистер Маккриди.
— В-третьих, если вам так хочется поднимать шум, — пожалуйста, сколько угодно, но я бы советовал прежде хорошенько подумать. Когда начнет темнеть, каждый уголок, каждая щель в этом доме заполнятся недовольными, раздраженными пассажирами. Уже сейчас пришли к выводу, что придется разместить от тридцати до сорока пассажиров на передней веранде. Пока что вы вызываете у всех — за исключением, конечно, меня — жалость и сочувствие, но если по вашей милости станет известно, что мы не муж и жена, вы влипнете в большие неприятности, оказавшись одна во власти целой оравы неотесанных и необузданных ковбоев.
Закончив свой монолог, он отпустил ее руку и насмешливо спросил:
— Ну как, вы и сейчас хотите ударить меня этой штукой?
— Хочу, но не ударю. — Ее вдруг охватило отчаяние, и кочерга выскользнула из безвольно повисшей руки. — Ладно, можете укладываться на полу.
Затем она отвернулась в другую сторону и, прислонив голову к стене, добавила:
— Я, мистер Маккриди, совсем не такая, как моя мама…
Пожалуй, он в этой партии сдал не те карты — теперь он хорошо понимал свою оплошность. Он подошел к ней сзади и, чувствуя себя довольно неловко, вздохнул и смущенно произнес:
— Не надо плакать, Верена. Мне не стоило всего этого говорить, тем более что я не знал ни вашей матери, ни вашего отца.
— А я и не плачу, мистер Маккриди, — ответила она устало. — Я вообще никогда не плачу. Мама пролила столько слез, что их с лихвой достало бы на двоих.
Она закрыла глаза — было так приятно прижиматься виском к прохладной штукатурке!
— Просто я выбилась из сил и изнемогаю от жары, голода и одиночества. Мне все здесь чуждо, и я не понимаю, зачем сюда приехала. Разве что только плюнуть на его могилу — не знаю…
От его гнева не осталось и следа; положив ей на плечо руку, он сказал:
— Видимо, вам просто хотелось закрыть эту страницу своей жизни. Знаете, у меня у самого есть такое правило: я никогда не выхожу из игры, пока не увижу последней карты в колоде.
Повернув ее к себе лицом, он ладонью сдвинул со лба и пригладил ее влажные каштановые волосы:
— Когда начинается полоса невезения, нужно все равно продолжать игру и надеяться, что завтрашний день будет лучше. И рано или поздно, Ре-на, этот день наступит.
— Вы так думаете?
— Я уверен в этом.
Она была такая хорошенькая, такая беззащитная, что он не смог совладать с собой и, плохо соображая, что делает, склонил к ней голову и коснулся ее соленых губ. Она не оттолкнула его, и он обнял ее за плечи и привлек к себе, ощущая сквозь тонкую ткань тепло ее тела.
На какое-то мгновение непривычное, пьянящее наслаждение от поцелуя заставило ее забыть обо всем на свете. Но она тотчас же встрепенулась, с ужасом осознав, что касается его голых рук и плеч. Она вся напряглась, и, продев руки между собой и Маккриди, оттолкнула его.
Нельзя сказать, чтобы она была так уж возмущена, скорее — шокирована. Отступив на шаг назад, Маккриди провел рукой по волосам, а потом с трудом выговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108