— Ну и ну — вы что-то здесь не так понимаете. Это был не Мятеж, а настоящая война, которую навязали нам янки с Севера.
— Как бы это ни называлось, вы не могли вое вать в таком возрасте.
— Черта с два не мог! Когда я убежал из дому, чтобы принять участие в войне, мне было пятнадцать. Им я сказал, что мне почти восемнадцать, и я признаю, что это было чертовски глупо с моей стороны, но мне страшно хотелось вступить в Теннессийскую армию и служить вместе с моими братьями. Я хотел внести в правое дело свою лепту, прежде чем войну выиграют без меня.
С каждым новым воспоминанием его голос звучал все с большей и большей горечью:
— Итак, я отправился воевать. У меня были зоркие глаза и твердая рука, поэтому я был снайпером и до окончания войны успел уложить около двухсот янки.
Его губы сложились в ровную линию, и он продолжал:
— Что ж, я пошел воевать под влиянием дурацких идей и, несмотря на это, вышел из войны без единой царапины. А вот моим братьям не повезло.
— Они погибли?
Он кивнул:
— К концу войны вся наша троица — Дру, Уэйн и я — оказалась в армии Брэгга. Дру пал в сражении под Чикамогой, а Уэн — двумя месяцами спустя под Чаттанугой. Вы, наверно, слышали поговорку — лучшие уходят из жизни молодыми. Так вот, я до сих пор жив, сижу себе и рассказываю об этом.
— Печальная история. Но все-таки ваша мама потеряла не всех своих сыновей, у нее, по крайней мере, остались вы, когда все закончилось.
— Я так и не возвратился домом, Рена. Я боялся, что если возвращусь, то никогда не смогу вырваться оттуда. Мне казалось, Всемогущий оставил меня в живых не для того, чтобы приковать к клочку земли, которую я ненавидел.
— А ваши родители… ваша мама?.. Разве вам безразлично, что, кроме вас, у нее никого не осталось?
— Ей-то я как раз пишу иногда, но не думаю, что там так уж обо мне скучают. Она как-то написала мне, что моя сестра Мэгги вышла после войны замуж за одного парнишку, сына Лоуганов, и что он помогает им с отцом управляться с хозяйством. Думаю, ферма в конце концов ему и достанется, и слава богу, потому что она ему нужнее.
— Да, но…
— Мама все понимала. Из меня никогда бы не вышел фермер, но если бы я, последний и единственный сын, приехал домой, то мне от этого нельзя было бы отвертеться. Вот почему я не мог возвратиться.
Он взглянул на свои руки, на аккуратно подстриженные ногти; уголки его рта опустились, и он решительно произнес:
— Я не хотел до конца своих дней жить в бедности.
Верена слушала рассказ Мэтью с чувством, похожим на жалость. Внешне он казался воплощением благополучия: красив, уверен в себе, одет как джентльмен, но стоило заглянуть за эффектный фасад, и оказалось, что человек этот — без цели в жизни, без семьи, без корней.
— Но вы бы могли, по крайней мере, утешить ее, а она — вас.
То, как она это сказала, заставило его почувствовать себя полным идиотом. Он теперь уже не мог понять, зачем столько лишнего о себе разболтал. Все, что она от него узнала (за исключением разве имени Маккриди), каждая воскрешенная в памяти подробность будут теперь постоянно возвращаться к нему и не давать покоя.
— Все, больше не будем об этом. — Его голос приобрел вдруг резкие, враждебные интонации. — Я не хотел быть фермером и, слава богу, не стал им. А если вам, Верена Хауард, так хочется кого-то жалеть, то можете направить эту жалость на себя.
Горячность, с которой он говорил, в первый момент ошеломила ее, но вскоре она все поняла.
— Я жалела вовсе не вас, мистер Маккриди, — спокойно сказала она. — Это было сочувствие вашей матери, потому что я знаю, каково приходится тем, кого оставляют. И я знаю, что переживает женщина, которую бросает тот, кто, как она думала, любит ее.
— Ну да, все понятно — вы так сильно переживали, что во всю прыть бросились сюда, забыв обо всем на свете. И, хотя его больше нет, он по-прежнему владеет всеми вашими помыслами — я правильно излагаю?
— Мне просто нужно понять — неужели вам не ясно, Мэтью? Отец ведь был офицером Пенсильванской регулярной армии — офицером, Мэтью! Он был майором Джоном Хауардом, и вдруг он дезертирует! Отец предал не только меня и маму, — сказала она ровным голосом, — он предал своих людей, свой штат и свою страну! Он просто взял и бесследно исчез, и никто не знал, что с ним случилось, пока я не получила из Сан-Антонио письмо поверенного.
— Бесследно исчез?
— Именно так. Долгое время он числился в списках без вести пропавших, и я могла видеть, как мама ждет его, как надеется на чудо и как молится, чтобы он оказался живым. Но потом, когда мама заболела и стала испытывать крайнюю нужду, она была вынуждена обратиться в военное ведомство за пенсией как вдова участника войны. Однако при рассмотрении этого вопроса там было установлено, что отец дезертировал из армии. Это, я думаю, стало последним ударом, который и убил маму.
— Но там ведь могли допустить ошибку.
— Только не в этом случае. В тот день, когда он исчез, не было даже особых боев. «Легкая перестрелка со снабженческим конвоем конфедератов» — вот что значилось в военном донесении. После этого отец и несколько его подчиненных как сквозь землю провалились. Причем ни в одном списке военнопленных он никогда не значился. Не было найдено ни его тела, ни каких-либо других следов. Он просто улетучился, вот и все.
— Может быть, он просто не выдержал? Война сильно меняет человека, Рена.
— Настолько, что он может отказаться от всех, кто ему должен быть дорог и близок? — возразила она с горечью.
— Что я могу сказать? Знаю только, что дезертировали многие янки — да и наших тоже хватало. Некоторые просто были слишком зелены, слишком желтороты, чтобы вынести то, что им приходилось видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108