Ведь только в последнем месяце я получил восемь тысяч фунтов.
Гинсон попятился.
– Я не знаю, сэр, но так сказал мистер Барр.
Морган снова зевнул и потряс гудевшей головой.
– Боже Всевышний! Разбили много?
Гинсон подал оловянный таз с горячей водой, от которой шел пар.
– Боюсь, сэр, что ваши гости вели себя не слишком вежливо. Две дамы чуть не подрались, хотя джентльмены их растаскивали. Леди Чартерис упала и, падая, сорвала розовые занавески из Дамаска, а милорд Беркли свалился на хрустальную чашу для пунша и разбил ее вдребезги.
Морган снова закашлялся так, что на лбу у него выступили вены. Когда приступ кашля прошел, то он горько пожаловался Гинсону:
– Эта чаша стоила мне сто гиней. А во сколько мне обойдется этот скандал?
– Мистер Барр, говорит, что примерно в тысячу фунтов, сэр.
– Господи! Это конец, Гинсон. Ничего не остается делать, как подавать петицию о помиловании его величеству. Я не могу два года ждать суда и жить при этом на свой счет. Еще несколько месяцев – и я окажусь полным банкротом и к тому же заболею. А теперь иди и позови врача. Хуже от него не будет, а проклятый ревматизм может пройти.
Босиком он прошелся по комнате, подошел к окну и посмотрел на плотный туман и коричневый смог, который стелился по улице Кларж. Внизу плелся ободранный продавец угля, издавая безнадежные унылые вопли. За ним прошел трубочист и точильщик ножей. Потом проскакал человек в сером длинном плаще.
Из окна второго этажа он смотрел на нескончаемые ряды дымовых труб, извергающих грязно-коричневый дым. Его охватило уныние, которое только усугубляло известие о том, что война с голландцами затянулась и дела идут из рук вон плохо. Неудивительно, что де Ронкильо, новый испанский посол, ведет себя все более заносчиво, потому что он прекрасно знает, что его величество Карл II практически разорился и поэтому вынужден любыми способами избегать войны с Испанией. Да, с момента неудачной битвы в бухте Сол 27 мая 1672 года над ним снова нависла тень виселицы. Он и Модифорд вскакивали при любом внезапном стуке и ждали, что за ними вот-вот придут солдаты.
Морган уселся в кресло и снова почувствовал дергающую ревматическую боль в ногах. Раздался осторожный стук, и он пригласил нового врача войти.
На пороге возникла фигура в простом темном сюртуке с белым воротником и круглой шляпе с темно-красным пером.
– Боже мой! Да это же Дэйв Армитедж!
И виргинец навсегда запомнил, как просияло лицо адмирала, как он бросился к нему с распростертыми объятиями и обхватил его за плечи.
– Я рад тебе, как тропическому солнцу. Гинсон, чертов дурень, почему ты не сказал мне, что это доктор Армитедж?
Слуга низко поклонился. В последнее время характер его хозяина сильно изменился к худшему, он стал чертовски вспыльчивым.
– Но, сэр, я был не уверен…
– А сейчас будь уверен, что тебе надо спуститься вниз, – пророкотал Морган, – и принести лучшего бренди, которое у нас еще осталось! А теперь, Дэйви, рассказывай, как твои дела.
Армитедж поставил на пол чемоданчик с медицинскими принадлежностями и широко улыбнулся.
– Конечно, Гарри, я слышал о том, что ты приехал, но в прошлом году я еще учился в Эдинбурге. И только вчера доктор Гарвей обратился ко мне, чтобы я помог ему разобраться в твоей болезни.
– Холера побери мою болезнь! А как твоя учеба?
– Превосходно. – Армитедж поморщился, расстегивая пряжку на плаще темно-зеленого цвета.
Морган нахмурился.
– Значит, те мучения, которые выпали тебе на долю в Панаме, все еще напоминают о себе и причиняют тебе боль?
Врач криво усмехнулся.
– Да. Я никогда уже не смогу отвести руки назад или поднять выше плеч, не вспомнив при этом заботливого обхождения святой инквизиции. А как твои дела?
– С тех пор как я сошел на берег, меня замучил кашель. А еще у меня подагра. – Он показал багрово-красную, блестящую и слегка распухшую ногу.
Армитедж улыбнулся.
– Пить и есть в два раза меньше, и подагра пройдет.
– Как я могу пить и есть меньше? Меня приглашают на все вечера и собрания, и я не могу отказываться, потому что тогда потеряю друзей, которые могут мне понадобиться во время проклятого процесса.
– И ты до сих пор не знаешь, когда состоится суд?
– Мне сказали, что меня выслушает не суд, – уныло сообщил Морган, – а совет лордов Торговой палаты. К сожалению, там у меня полно врагов. А как насчет кашля?
– Единственное лекарство – отдых и солнце. Разве ты не можешь проехаться в Корнуолл или Девон? Ты и вправду болен, Гарри; нельзя допустить, чтобы бронхит стал хроническим.
– Это невозможно, – объяснил Морган. – Я дал слово не покидать Лондон.
Поджав губы, Армитедж извлек из чемоданчика эликсиры, порошки и травы и начал смешивать их в маленькой ступке.
– Гарри, ты был в Бристоле?
– Да. Именно оттуда я отправился, – скривился Морган, – покорять Индию для его королевского величества.
– А ты не помнишь даму по имени Пруэтт?
Морган резко повернул голову.
– Пруэтт? Боже мой, девушка по имени Анни Пруэтт спасла меня от сторонников Кромвеля. Откуда ты ее знаешь? Она в Лондоне?
Армитедж с улыбкой поднял на него глаза.
– Она была дочерью хозяйки таверны, правильно?
– Да, и у миссис Пруэтт оказалось такое крепкое испанское вино, что я славно искупался в нем. А что с Анни?
– Ты, наверное, огорчишься, но Анни и ее муж умерли от холеры в шестьдесят пятом году.
Морган помрачнел.
– Умерли! Анни была славной девочкой, Дэйви. Я любил ее и подарил ей кольцо.
Армитедж порылся в кошельке и вытащил кольцо с печаткой.
– Это?
– Да, клянусь Господом! Разве ты не узнаешь моего геральдического грифона?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170