Метеоколдуны (так летчики в шутку называли метеорологов) сказали, что Карпаты закрыты облаками, а за Карпатами — ясно. Однако и по ту сторону гор стояла сплошная облачность. Понимая, что для возвращения нет горючего, мы отыскали окно в облаках и нырнули в него. На поля садиться было опасно: они раскисли от дождей. Сели на шоссейную дорогу. Самолеты были разбиты. Пахомов отделался испугом, а я получил серьезные травмы,
На этот раз утро было тихое и солнечное. Хорошо смотрелись горы, переплетенные ручейками и речушками. Изредка под крылом проплывали небольшое сияющее пятнышко озерка или желтеющая оголенная скала. А в основном внизу лежали сплошные леса и зеленые луга с пасущимися на них стадами.
Наконец впереди показался город, куда мы держали курс, и на окраине его желтеющая полоса аэродрома. О нашем прибытии в авиационном гарнизоне никто не знал, кроме диспетчерской службы. Я вспомнил, что взлетно-посадочная полоса там сделана из досок бука. В нашей стране этот деревянный аэродром был единственным творением мастеров. Да, наверное, не только в стране, но и во всем мире. Летать с такой полосы на поршневых машинах было хорошо, самолет шел по ней ровно и устойчиво. А как теперь, спустя три с половиной года, выглядит эта деревянная полоса? Когда мы приземлились, я увидел, что не изменилась и почти не износилась. Крепок бук!
Авиационный гарнизон еще спал, когда мы объявили тревогу. Половина нашей группы осталась на аэродроме, чтобы проверить, как полк займет боеготовность и согласно плану начнет летать, остальные направились в штаб дивизии. Встретил нас комдив полковник Витте Федорович Скобарихин, которого я знал еще по боям на Халхин-Голе, когда он был старшим лейтенантом. За десять лет он немного постарел, но по-прежнему был бодр.
— Все идет по плану боевой тревоги, — сообщил он после взаимных приветствий.
— А когда две эскадрильи поднимутся в воздух? — спросил я.
— Он назвал время.
— Тогда мы с вами поедем на аэродром, — предложил я, — а остальные инспекторы останутся в штабе.
В дороге Витте Федорович вводил меня в курс дела:
— Сейчас мы тренируемся в дальних полетах. Ла-одиннадцатые свободно могут летать часа четыре, и мы привыкаем к дальним маршрутам: дивизия предназначена для прикрытия бомбардировщиков.
Я посмотрел на часы. Через сорок минут должна была появиться контрольная цель. Спросил комдива, как он будет действовать, если появится воздушный «противник»? Скобарихин пояснил:
— В планах вылеты на перехват «противника» не предусмотрены. Определено только время на сбор из разных положений.
— Вот это и плохо, — сказал я. — В июне сорок первого объявленную тревогу многие считали учебной, а действовать пришлось по-фронтовому. Вот так работайте и сейчас. Считайте, что цели не учебные.
Скобарихин задумался. Он смелый человек. И смелость его не безрассудна. Его принцип воевать так, чтобы и грудь была в крестах, и голова оставалась на плечах. В 1939 году во время боев на Халхин-Голе он одним из первых советских летчиков произвел воздушный таран, уничтожив японский истребитель. В то время наша печать о советских летчиках-интернационалистах, об их героических делах почти не писала. И мы не могли знать, что первым выполнил воздушный таран лейтенант Евгений Николаевич Степанов в небе Испании, таранив ночью итальянский бомбардировщик «Савойя». Второй таран совершил в мае 1938 года в Китае Антон Губенко. Скобарихин был третьим, но все равно он первым таранил врага на встречном курсе.
— Вот что я решил, — после глубокого раздумья сказал комдив. — Сейчас отдам распоряжение, чтобы взлетели три звена для прикрытия аэродромов. А остальные летчики будут в кабинах ждать приказа на вылет.
— Действуйте по своему усмотрению, — сказал я, — но непременно подготовьте четверку истребителей для перехвата контрольной цели. Стрельба из фотокинопулемета будет зачетной.
Вскоре, как и было запланировано, появился бомбардировщик, маршрут которого был согласован с местной противовоздушной обороной. Дивизии ВВС тогда не имели своих радиолокационных станций, наведение и на нарушителей границы, и в учебных целях осуществляли командные пункты ПВО. Так было и сейчас. Скобарихин поднял на перехват звено истребителей. Те связались с командным пунктом ПВО и взяли курс на цель. Штабу дивизии оставалось только слушать переговоры по радио.
На стартовом командном пункте находились полковник Андрей Ткаченко и Сергей Щиров. Я доложил Ткаченко о своих распоряжениях и решении комдива.
— Ясно, — сказал он. — Но как мы оценим действия перехватчиков?
— По результатам фотострельбы.
— Перехватчиков четверо, а бомбардировщик один. Не запишем же, что все сбили по самолету,
— Фотопленка покажет, кто как стрелял, — сказал Щиров, — по ней и будем судить.
Истребители, контрольную цель перехватили на заданном рубеже и тут же атаковали. По проявленным пленкам фотокинопулеметов ведущему была поставлена оценка «отлично», двум ведомым — «удовлетворительно» и одному — «плохо». Звено заслужило общую удовлетворительную оценку,
— Мне кажется, — глядя на меня и Сергея Щирова, заговорил Ткаченко, — самолет сбил командир звена. Остальные летчики могли только подбить его или сделать пробоину в крыле.
Мы с ним согласились.

3.
Комдив, Щиров и я стояли неподалеку от стартового командного пункта. Сергей видел сбор по тревоге и сказал не без восхищения:
— Молодцы! Полк изготовился к бою на пять минут раньше, чем предусмотрено планом. Командир полка поднял звено, чтобы прикрыть аэродром. И вообще, пока я заметил только один недостаток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111