Мы, заявил
этот тип с манерами профессионального метрдотеля, сделаем все от нас
зависящее, чтобы правое дело Америки восторжествовало. Я сразу не понял, о
чем он. Наверное, недоумение было слишком явно написано на моей, в
общем-то, непроницаемой физиономии - китаец разулыбался и объяснил: мы за
бойкот Московской олимпиады! Меня просто тряхануло от возмущения: впервые
приняв участие в Играх, они тут же взялись разрушать этот и без того
непрочный дом!
- Что касается прочности дома, тут я с тобой не согласен...
- У нас разные взгляды на олимпийское движение, хотя, должен честно
заметить, пока чаще прав бываешь ты. Ну, да дело не в этом! Магнитофон
фиксирует его лепет, а сам мучительно думаю, о чем же мне писать? Не
китайские же демарши против Олимпиады популяризировать! Чтоб не выглядеть
полным кретином, сижу и пью эту самую водку... Фу, большей дряни никогда
во рту не держал! А тут ты еще своим сообщением о ресторане доконал... Не
день, а сплошные разочарования... Да, но что же делать?
Мы стояли в коридоре. Мимо нас проходили люди с такими же
"ладанками", как у меня и Сержа, на груди. Со стаканчиком кофе проплыла
стройная девушка. Она почему-то задержала взгляд на Казанкини, и старый
ловелас просто-таки расцвел - грудь колесом, голову вздернул. Но красотка
прошествовала мимо, не удостоив и малейшим вниманием старания Сержа.
- Слушай, есть идея! Там вряд ли дадут бифштекс с кровью, но
перекусить холодными закусками мы сможем.
- Где это?
- У тебя есть жетон?
- Жетон?
- Ну, лыжного, вернее, горнолыжного союза. - Серж извлек из кармана
куртки пластмассовый жетон чуть больше стандартного редакционного
удостоверения.
- Кажется, есть, но не подозревал, что это пропуск в бар, - ответил я
и зашарил по карманам. Жетон лежал в верхнем нагрудном кармашке.
- Хоть с этим без проколов. Ты читал, по крайней мере, что там
написано? - Серж с чувством продекламировал: - "...вы будете желанным
гостем в резиденции союза ежедневно с 12:00 до 01:00 с 1-го по 29 февраля
1980 года".
- Ну и что?
- Потопали, там обо всем и поговорим. Это рядышком!
Мы вышли из пресс-центра, обогнули "Овал", где уже зажглись
прожекторы и конькобежцы стартовали в тренировочных состязаниях. Сквозь
сетку, ограждавшую ледовый стадион, я разглядел Евгения Куликова,
серебряного призера Инсбрука и, пожалуй, нашу единственную надежду на
медаль высшего достоинства в этом виде олимпийской программы. С тех пор,
как в конькобежном спорте появился фанатичный американец Эрик Хайден,
остальным спортсменам отводилась роль фона. Я знал, что после Инсбрука у
Жени хватало трудностей - неудачи сыпались, как из злого рога изобилия.
Другой бы сломался, не выдержал, бросил, тем более что возраст у Куликова
- далеко не юношеский. Другой бы, но не Куликов. Я следил за ним, когда он
начал медленно, очень трудно подниматься от старта к старту. Радовался
каждому его - самому скромному, самому заурядному! - успеху, сколько бы
мне ни твердили, что Куликов - это вчерашний день нашего конькобежного
спорта, его время, мол, ушло. Мы часто спешим списывать атлетов, а ведь
они, чаще всего, в расцвете сил, полны опыта и желания, это настоящие
бойцы.
Я был просто счастлив, когда узнал, что Женю Куликова включили в
состав олимпийской команды СССР.
Мы даже не вышли на Мейн-стрит - одноэтажный домик, арендованный
горнолыжным союзом, оказался прямо на площади, где днем останавливаются
автобусы. У входа спросили жетоны, мы с Сержем дружно показали, и двери
широко распахнулись перед нами. Слева в комнате царил таинственный
полумрак, негромко журчала музыка, в табачном дыму я разглядел молодых
широкоплечих ребят, по-домашнему сидевших прямо на полу, устеленном
желтым, как куриная слепота, ковром. Но Серж увлек меня вправо, здесь в
комнатушке было и вовсе тесно - за двумя крошечными столиками, густо
уставленными пустыми и наполненными бокалами, устроилось человек
пятнадцать, один к одному - кто в куртках, кто в свитерах, но все с
загорелыми обветренными лицами, по чему можно было сразу определить - эти
люди в горах не редкие гости.
Я устремился за Сержем, он уверенно прошел комнату, и мы очутились в
крошечной кухоньке, где на двух столах, вытянутых вдоль стены и у окна,
красовались подносы с тонко нарезанной колбасой, ветчиной и сыром. Тут же
лежали хлеб, вилки и пластмассовые тарелки. Загорелый парень в распахнутой
на груди рубашке приветствовал нас и поинтересовался - будем мы пить пиво
или вино.
- Сосиски тоже будем, - сказал Серж тоном завсегдатая, и парень
кивнул в знак согласия головой. Он быстро налил из бочонка, стоявшего на
полу, бутыль белого вина, протянул ее нам и ушел.
Серж выбирал закуски, а я налил бокалы. После сегодняшних приключений
меня мучила жажда.
- Э, так не годится! - возразил Серж. - Это не по правилам. Прежде
всего - за встречу! Последний раз когда я тебя видел? Пятого августа 1976
года в монреальском аэропорту Мирабепь, где ты выкладывал последние центы
в баре. Точно?
- Погоди, а почему я тебя не приметил?
- Потому что ты уже был в нейтральной зоне, а я - за чертой
иммиграционной службы. А потом решил тебя не беспокоить, подумал, а вдруг
ты меня снова в какую-нибудь заварушку втянешь? - Серж громко, так что
стали оглядываться на нас из соседней комнаты, расхохотался.
Возвратился парень, с подносом, где густо лежали сосиски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38