Видимо, решившись, Дик как ни в чем не бывало продолжил: -
...Нынче я приехал сюда не кататься и не глазеть на олимпийцев. У меня
дело посерьезнее. Больше того, оно касается и тебя. - Он уловил мой
вопросительный взгляд и объяснил: - Тебя как гражданина СССР. И еще как
человека, которому не безразлична судьба олимпийского движения вообще.
- Ты имеешь в виду бойкот?
- Отчасти. Тебе уже известно, что на сессию МОК прибывает
государственный секретарь Соединенных Штатов господин Вэнс?
- Нет, но что в том особенного?! Давно известно, что сессии МОК
открывают государственные деятели страны, где она проводится. Роль его
формальна, как я понимаю, он выйдет на трибуну и провозгласит: "Объявляю
сессию МОК открытой!"
- Так вот! Вэнс заявится сюда с личным заданием президента, и роль
его меньше всего будет напоминать роль свадебного генерала, - голос Дика
Грегори был жесток. - Он привезет специальное послание Картера, а в этом
послании - мне доподлинно известно - обещано 500 миллионов долларов любому
городу мира за согласие провести, точнее - взять на себя заботу о летних
Играх-80.
- Это уже новость, - растерялся я.
- Дело тут посложнее, чем простое желание сорвать Московские игры,
которые, скорее всего, не принесут желанных лавров сборной команде США. По
подсчетам, их можно найти в некоторых наших спортивных изданиях, борьба за
командное первое место вновь развернется между СССР и ГДР, а Штатам
отводится роль статиста.
- Ну, спорт есть спорт, кто возьмется заранее разложить все по
полочкам? - сказал я уклончиво, хотя не сомневался, что так оно и будет.
- В Америке существуют силы, которые хотят превратить олимпийское
движение в своеобразного "заложника" и с его помощью решать сложнейшие
политические вопросы. За призывом бойкота Игр последуют нажим и шантаж
западных союзников и Японии. Тем, поверь мне, ничего другого не останется,
как последовать за Вашингтоном. Что это будет означать, недолго объяснять:
ухудшение отношений между Западом и Востоком и, как следствие, - желанное,
конечно, для организаторов этой далекоидущей акции! - новые расходы на
оборону. Да еще какие! Я скоро опубликую статью, где расскажу, что уже в
следующем финансовом году Пентагон намерен закрутить спираль расходов на
вооружение до фантастических высот!
- Погоди, погоди, Дик. Как-то не вяжется все это с Олимпийскими
играми... Ну, понимаешь, масштабы несопоставимы... А потом, извини меня, я
не верю, что МОК проголосует за бойкот.
- Тут-то и зарыта собака! Наши деятели тоже не слишком полагаются на
сговорчивость МОК. Вот потому-то задача представляется в том, чтобы
заставить Советский Союз, поставив его в безвыходное положение, сделать
такой шаг, который был бы расценен как нарушение олимпийской хартии, как
невыполнение международных обязательств, а уж наша пресса мгновенно
обвинит СССР во всех грехах!
- Ну, ну, не перегибай! Ничего из этого не выйдет! Ставили палки в
колеса и раньше! Мы уже в Лейк-Плэсиде, и советские спортсмены будут
выступать на Играх. Разве у кого-нибудь существует сомнение на сей счет?
- У меня, например.
Я смотрел на Дика Грегори, стараясь проникнуть в его потаенные мысли.
Он недоговаривал, я это видел, он как бы разрывался между желанием
выложить все без обиняков и опасением, что это может привести к
противоположным результатам. Ведь, как ни крути, я был для Дика человеком
из другого мира, и наши пути, сходясь, никогда не сливались. Он этого не
забывал ни на минуту. Но что тогда толкало Грегори ко мне? Ведь не впустую
велись эти разговоры, не впустую хотел как-то подготовить меня - и боялся,
опасался открыться до конца. Стало грустно, настроение готово было
испортиться окончательно: между нами все явственнее раздвигалась
пропасть... Пропасть недоверия...
Некоторое время мы сидели молча, углубившись в собственные мысли.
Пиво нагрелось, его можно было пить большими глотками, и я никак не мог
утолить жажду, преследовавшую меня весь день. Голова была легкой и
светлой. Поленья в камине почти догорели, я поднялся, подбросил свежих из
поленницы, что высилась рядом с металлической оградкой. Помешал уголья
длинными медными щипцами, совсем новыми - у них даже кончики не обгорели.
- Мне сегодня позвонили из Лондона; - вдруг сказал Дик Грегори. -
Зотова больше нет...
Его слова поразили меня.
- Ты помнишь, я говорил, когда ты прилетел в Нью-Йорк, что Дима
находился в больнице. Вчера получил телеграмму от Юли. Зотов погиб,
выбросившись из окна клиники с седьмого этажа. Официальная версия - рак
печени, узнав об этом, он покончил с собой. Почуял - это идут по моим
следам... Не спрашивай у меня ничего, Олег! - вскричал Грегори. - Пойми, я
ничего не могу сказать тебе! Пока! Это просто-таки убивает меня, ибо как
раз тебе, и никому другому, мне нужно рассказать все! Но... потерпи еще
день-другой, и ты оправдаешь мои действия!
Грегори вскочил на ноги и достал бутылку из бара. Налил и поставил ее
на стол. Потом снова встал, вышел в соседнюю комнату и вернулся с трубкой.
Дик курил мало, только трубку, и я уже установил, что делает он это в двух
случаях: в состоянии полного благодушия или крайней напряженности.
Сладковатый дым ароматизированного "Копенгагена", темно-зеленую банку
с которым он принес с собой, поплыл по комнате...
- Я не ошибся, Олег. Диму Зотова просто выбросили из окна. Ты
спросишь - за что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38