..
- Наверное, ты прав... Да, ты спешишь?
- Мне нужно зайти к приятелю...
- Не возражаешь, если я тебя провожу? У меня голова кругом идет,
нужно проветриться.
- Пойдем.
Лейк-Плэсид, присыпанный снежком, уже превратившимся в хлюпающую под
ногами жижу, укрытый сверху темными неприветливыми тучами, изо всех сил
старался не показать, как он волнуется и ждет открытия олимпиады. На
легком ветерке полоскались разноцветные знамена тридцати семи стран мира,
принявших приглашение этого затерянного в горах поселка; лозунги типа "Тай
и Ренди! Вы и только вы достойны золотых медалей!", "Самые лучшие лыжи -
"Кестль"! - пересекали улицу на уровне второго этажа. Продавцы "горячих
собак" под гроздьями воздушных шариков, украшенных переплетенными
кольцами, взывали к толпам возбужденных, никуда не спешащих людей, одетых
во что попало - куртки, шубы, меховые безрукавки. Все это двигалось,
шумело, кричало, волновалось, охваченное общим возбуждением.
Нас толкали, разъединяли, приходилось останавливаться и ждать, пока
Серж своим плотным животиком протаранит толпу и догонит. Он пыхтел, кричал
издалека, если ему никак не удавалось пробиться ко мне.
Лишь когда мы свернули за костелом вниз, к озеру, стало спокойнее.
Всякий раз, когда я попадаю на очередную олимпиаду, не перестаю
поражаться: откуда столько энергии, столько желания у этих людей,
съезжающихся, слетающихся, наконец, просто пешком приходящих, чтобы
увидеть то, что куда легче и проще посмотреть на экране телевизора.
- Что в этом странного? Человеку нужно стать соучастником,
сопереживать, чтобы всколыхнуть душу, острее, глубже почувствовать, как
прекрасна жизнь!
- Ты, как всегда, в своем репертуаре! - отмахнулся Серж. -
Неисправимый романтик.
- Если не быть романтиком, жизнь превратится в беспросветные будни.
Озеро с легким шелестом полозьев пересекали собачьи упряжки,
подгоняемые нетерпеливыми каюрами. Мы поднимались вгору, скоро должен был
показаться дом Грегори, и я уже подумывал, как безболезненнее отделаться
от Сержа: мне почему-то стало немного жаль его - беспокойного, нервного,
суетящегося толстяка с грустными глазами.
Но что-то удерживало меня. Мы подходили к знакомой лестнице, и днем
все вокруг выглядело иначе, чем в темноте, - прозрачнее, свободнее было в
сосновом бору.
- Я пришел, Серж...
- Уже? Ты долго? Если что, так я подожду... - Он явно не хотел
расставаться, потому что стоило ему остаться без дела, как его нестерпимо
тянуло в Париж, домой...
- Не знаю, Серж...
- Словом, полчасика тут поброжу, красиво как... - Он повернулся ко
мне спиной, чтобы я не сказал ему "нет", и засеменил по дороге - круглый,
как колобок, в нелепой, чем-то напоминающей русские боярские шапки времен
Ивана Грозного, меховой треуголке.
Я почти взбежал по лестнице вверх и увидел широко распахнутую дверь.
Не знаю почему, но именно открытая настежь дверь, за которой начиналась
темнота, насторожила меня. Невольно замедлил шаг и осторожно позвал:
- Дик...
Ответа не последовало.
- Грегори, - голос прозвучал как-то приглушенно.
Я шагнул вперед, переступил порог и зажмурил глаза, чтобы привыкнуть
к полутемноте комнаты, окна которой оказались затянутыми плотной шторой.
Мне почудился тихий вздох.
- Есть здесь кто живой? - спросил я, еще не зная, что попал в самую
точку и жизнь покинула этот дом и человека, который еще недавно назывался
Диком Грегори, американским журналистом и моим другом, с которым у нас
было много общего, хотя нередко мы чувствовали, что не можем понять друг
друга.
Дик полулежал в том же кресле, где он сидел в прошлый мой приход. Я
увидел бессильно откинутую назад голову и расползшееся на груди темное
пятно, подчеркнутое ослепительно-белым свитером. Руки, бессильно опущенные
на колени, еще держали ручку, но ни листочка бумаги на столе не было. Эта
бессмысленная ручка в пальцах мертвеца заставила меня осмотреться. В
полумраке я разглядел перевернутый и выпотрошенный кожаный чемодан,
разбросанные по полу вещи Дика, открытую дверцу бара.
Я попятился на лестницу, и оттуда, сверху, закричал:
- Серж!
Казанкини буквально прилетел на мой зов и сразу понял, что мы здесь
лишние.
- Кто это? - спросил он сдавленным голосом.
- Дик Грегори, журналист...
- Ему уже ничем нельзя помочь?
- Думаю, что нет...
Серж засопел, что выдавало крайнюю степень его волнения, но ничего
спрашивать не стал. Да и что я мог ему ответить?
- Пошли, - сказал я.
Мы почти бегом удалялись от дома. Я мучительно думал, что же мне
предпринять теперь. Полиция, расследование, вопросы. Мне не хотелось
никому ничего рассказывать - ни о Дике, ни о его опасениях, тем более что
я действительно ничего толком не знал, да и, по-видимому, никогда не
узнаю.
- Вот что Серж, ты пока никому об этом ни слова...
- ???
- За этим стоит что-то очень серьезное, но, поверь, толком не знаю
что.
- Ты не обманываешь?
- Ну вот, даже Серж сомневается в моей правдивости, - я сделал
попытку изобразить на губах усмешку.
- Я-то не сомневаюсь, но так хочется узнать, что же это такое?
- Наверное, внутренние счеты. Дик кому-то перешел дорогу. Я так
думаю. Он в последнее время занимался одной историей. Дик Грегори был
настоящим журналистом, поверь мне, Серж, из тех, кто лезет к черту на
рога, лишь бы добыть истину!
- Слава богу, я занимаюсь спортивной журналистикой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38