- Ты, ты... - шептала Наташка. - Я глупая, какая я глупая - столько
мучаться, когда это так просто, так прекрасно - прижаться к тебе... Я
люблю тебя... готова на все, как ты скажешь, как прикажешь, так и будет...
буду твоей любовницей, наложницей, кем угодно... только бы видеть тебя
хоть изредка, только слышать твой голос...
Она шептала и шептала, а сердце мое разрывалось на части, потому что
оно предчувствовало разлуку, конец всему, я потерплю крах в жизни и уже
никогда - знал это наверняка! - никогда не поднимусь. Пусть говорят, что
так не бывает, но с той минуты, как увидел ее глаза там, в Карпатах, вдруг
понял, что не жить мне без этой девчушки; и оттого что знал - у нас нет
будущего, было так горько - хоть на край света беги. Да разве убежишь от
самого себя?
- Мы вместе, Натали, вместе, и никто не разлучит нас.
- Ты веришь в это?
- Пока ты этого будешь хотеть...
- Ты плохо знаешь меня.
Да, я и впрямь не знал ее, и мои представления базировались на
собственном опыте, а в моем возрасте уже трудно быть без опыта, который
предсказывал, что все это непрочно и призрачно, как тень от свечи или
лунная дорожка: не тронь их - они есть, а попытайся поймать, ощутить - и
ты схватишь пустоту. Двадцатилетняя девчушка, наивно верящая в святые
каноны любви, когда с милым - и в шалаше рай, но вовсе не представляющая,
что для одной любви - жизнь слишком длинная штука. Незвано приходит
привычка, а с ней - холодок в отношениях, и кажется - все есть: дом,
интересная работа, друзья, а люди незаметно, по сантиметру, удаляются друг
от друга, и у каждого образуется собственный мир, куда другому становится
все труднее и труднее проникнуть. А потом и вовсе худо - ты оттягиваешь
час, когда нужно возвращаться домой, и радуешься, что можно уехать на
неделю, а то и на две в командировку... Но ничего этого Наташке я не
сказал.
Она отпустила меня.
- Раздевайся, вот вешалка.
Мы прошли в комнату, и я увидел камин, самый настоящий, облицованный
мраморными плитками и черный изнутри..
- А дрова? - спросил я.
- А магазин "Грузия" зачем? - вопросом на вопрос ответила Наташка.
Не одевая куртку, кинулся вниз, не дожидаясь лифта. Лифтерша
подозрительно посмотрела на меня, но ничего не сказала ("Наверное, все же
произвожу солидное впечатление", - подумал я). Выскочил во двор и выбрал
два пустых ящика из-под вина. Ломать их не стал, так целиком и потащил
наверх.
- Да вы бы в лифте, только стенки не поцарапайте, - сказала женщина и
открыла дверцу. Нетрудно догадаться - я не первый в этом доме прибегал к
услугам магазина.
Это был сказочный день, вечер, ночь и еще день, а потом Наташка
провожала меня на Киевский вокзал.
Она надела серо-голубую короткую шубку, джинсы заправила в высокие
сапожки, и я не мог налюбоваться ею, и меня злило, что ей вслед
оборачивались мужчины.
- Если б ты мог не уезжать, мы пошли бы сегодня в Большой, на
"Лебединое озеро", - сказала она.

5
Оставались последние два дня перед открытием Игр.
Пресс-центр напоминал теперь переполненный гудящий улей: в комнатах и
комнатушках, в разгороженных стенками коридорах, в спортивном зале лицея,
переоборудованном под рабочую комнату пишущей братии, теснились люди -
молодые и пожилые, одетые изысканно, словно собрались на званый бал, и без
всякого почтения к Играм - в жеваных рубашках и поношенных джинсах; кто-то
курил, стряхивая пепел прямо на пол, кто-то бросил под ноги пустую
пластмассовую чашечку из-под кофе, кто-то просто дремал в кресле...
Нужно отдать должное хозяевам: они держались со стоицизмом людей,
которые решили, что самое страшное позади и теперь никакими криками,
обидами и угрозами их не прошибешь. Дудки! Мы сделали эти Игры, через
считанные часы они начнут отсчет времени, а что еще требовалось от нас? -
как бы говорили их лица.
Приехал Виктор Синявский, ребята из Риги и Таллина, Ленинграда и
Алма-Аты. Мы обменивались первыми впечатлениями и первыми неприятностями.
- Хорош гусь, - незлобиво проворчал Виктор, рассматривая мое жилье. -
А каково нам? Сто километров туда да сто километров обратно, в автобусе
спим, кушаем, готовимся к передачам. Да еще ирод американский на нашу
голову попался - водитель наш Джон Хенд, такая ку-клукс-клановская штучка,
что держись! У нас есть еще три негра - тоже водители, ты бы посмотрел,
как он ими помыкает. А ребята терпят, сносят все молча. Хорошие парни,
честные. Сегодня утром два автобуса запоздали, приехали почти на полчаса
позже. Мы, знаешь наших, в крик: безобразие, еще, называется, точность. А
один из них - худенький такой, как тростиночка, извиняется, глаза
виноватые-виноватые, словно мать родную обманул, и говорит: "Мистер Джон
уговаривал, чтоб мы объявили забастовку и не возили красных в Лейк-Плэсид,
а мы отказались!" Ты только вдумайся: мы наняли эти автобусы, заплатили
деньги, а он - бастовать!
- Да, не приходилось нам с тобой видеть подобных олимпиад. Куда ни
ткнешься, сплошные накладки - ни пресс-бюллетеней, ни информационной
службы, да что говорить, - поработать и то негде присесть!
- Ты знаешь, у меня складывается впечатление, что им эта Олимпиада
совершенно не нужна. То есть, оргкомитету нужна, они там просто из кожи
лезут, чтобы залатать дыры, а вот Америке, великой и богатой стране, -
нет. И все тут! Да еще и за нашу Олимпиаду принялись! Но руки, руки,
господа, коротки! - Виктор вошел в раж, и теперь его не остановить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38