— Золотое руно, — сказал он восхищенно. — Язону и его аргонавтам не надо было плавать за ним так далеко.Поставив на стол стакан, Дэйл снова поцеловала его — еще более крепким и долгим поцелуем, чем при встрече. Могучие руки обхватили ее и прижали к мускулистой груди. Знакомый жар охватил ее, сердце заколотилось, но она оттолкнула Брента:— Ты неисправим… — Он засмеялся. Поднявшись, она потянула его с дивана. — Пошли, пошли! Я наготовила столько, что хватит всему «Арго» и еще останется богам с Олимпа.Брент попытался снова усадить ее рядом, но она гибко высвободилась, выскользнула из его объятий.— Поедим здесь… И вообще, я не голоден.— Идем-идем! Мальчик растет и должен питаться как следует.Брент, не слушая Дэйл, притягивал ее к себе все ближе, водя ладонями по ее груди, талии, бедрам, и она почувствовала, что тает и плавится от его прикосновений, как лед под июльским солнцем. Но, собрав остатки решимости, поднялась и повела его в столовую.Угощение и в самом деле было первоклассным: в меру прожаренный стейк по-нью-йоркски с печеным картофелем и спаржей под соусом оландэз, а на десерт — шоколадный мусс. Брент уплетал за обе щеки, радуя Дэйл: у человека с таким аппетитом мыслей о самоубийстве обычно не возникает.После обеда они вновь переместились на диван, потягивая бренди и бенедиктин. Брент рассказал ей о «Блэкфине», о мордобое в стенах ООН, об англичанине-посреднике и арабах.— Затея была обречена на провал с самого начала. Эти высокомерные наглецы понимают только язык силы.— Ну разумеется. Так всегда было и будет.— Да, — согласился он, в раздумье почесав подбородок. — Самый старинный и самый убедительный аргумент — кулак. Я — представитель древнейшей профессии.— Неужели? Несколько тысяч женщин, стоящих сейчас по всему Бродвею, удивились бы, услышав тебя. — Играя своей рюмкой, она сказала: — Знаешь, в моей конторе прошла информация: арабам известно о том, что ты служишь на «Блэкфине». Будь осторожен.— Да? Выходит, мы никого не обманули?Дэйл покачала головой, допила свою рюмку.— Похоже, что никого.Брент, проглотив остававшийся в рюмке бренди, скользнул рукой по ее бедру. Она не отстранилась и не остановила его.— Почему мы тратим время на такой вздор, как политика? — сказал он.— Почему? Должно быть, потому, что люди на другом конце планеты предписывают, как нам жить и жить ли вообще.— Ты чувствуешь…— Бессилие? Да! И довольно часто.— Ну и черт с ними со всеми, — сказал он решительно.Притянув ее к себе, он впился поцелуем в ее полуоткрытый рот, сразу отыскав трепещущую острую стрелку ее языка. Дэйл почувствовала, как в груди, на шее, во всем теле запульсировала кровь, посылая жаркую волну за волной куда-то в самую глубину ее существа. Брент, целуя ее нос, щеки, глаза, что-то горячо шептал ей на ухо, между тем как рука его поползла с живота Дэйл вниз — туда, где так бешено стучала кровь.— Зачем на тебе эти чертовы штаны? — Он уже расстегнул пуговицу и теперь занимался молнией.— Брент…Опрокинув Дэйл на диван, он всей своей тяжестью навалился сверху, вжимая ее в подушки и не отрываясь от ее губ. Она выгнулась всем телом и застонала, бессознательным движением разомкнула колени. Руки Брента продолжали гладить и сжимать ее груди, талию, бедра, потянув вверх, сорвали блузку и следом — лифчик. Язык его пробежал вокруг напрягшихся сосков, пальцы с силой сжали ягодицы.Запрокинув голову, изогнувшись, постанывая и чувствуя, как в ответ его нетерпению нарастает мучительное до боли желание в ней самой, Дэйл целовала его виски, волосы, щеки, водила пальцами по его спине и плечам.— Нет… Нет, Брент, — проговорила она словно в забытьи.— Ты с ума сошла…— Нет, не здесь, — Дэйл мягко отстранила его, поднялась, потянула за руку, ведя за собой в спальню.Утро Брент встретил в полном изнеможении: еще никогда у него не было такой исступленной ночи любви. Когда вчера они переступили порог спальни, она сбросила то немногое, что на ней еще оставалось, и Брент, как ни велико было его вожделение, невольно замер, не сводя с нее широко открытых восхищенных глаз. Ее тело было истинным произведением искусства — совершенным творением великого мастера.Потом, словно очнувшись, он сорвал с себя одежду и бросился к ней — в нее, в жаркие глубины ее раскинувшегося в кровати тела, будто распятого на кресте блаженства.На этот раз она не останавливала его, не противилась ему. Далеко за полночь, когда они наконец утолили свой пыл и разомкнули объятия, Брент, соскользнув с кровати, потянулся за своей одеждой, раскиданной по всей комнате в полном беспорядке, но Дэйл вновь притянула его к себе:— Нет! Не уходи! Я хочу, чтобы ты остался здесь на всю ночь… А утром я хочу приготовить тебе завтрак…— Дэйл, такси сейчас не поймать… Я опоздаю на лодку.— Я тебя отвезу.Ее нежно-требовательная рука коснулась его тела, рождая в нем новое вожделение, и слова замерли у него на устах. С глухим стоном он опять припал к ней. Дэйл, откинув голову, засмеялась, как ребенок, проснувшийся в первое утро Рождества, вскинувшиеся ноги ее снова оплели его поясницу.…Но сейчас пришло время расставаться. Брент стоял перед зеркалом, натягивая тужурку. Дэйл была уже одета, и из кухни доносился аромат свежесваренного кофе.— Брент! — услышал он ее голос. — Иди завтракать!— Ты в самом деле отвезешь меня?— Разумеется. — Она вплыла в кольцо его рук, сделанное точно по мерке ее тела. Они поцеловались. — А ты придешь ко мне еще?— Попробуй-ка не пустить меня.Дэйл рассмеялась — весело прожурчал по камням чистый ручеек. 9 В течение следующей недели творившееся на «Блэкфине» форменное безумие стало постепенно сменяться каким-то порядком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108