И я ухватился за Амину, как утопающий за спасательный круг. Она совсем не походила ни на Тахани, подругу моей юности, ни на одну из знакомых мне женщин. Сильная, уверенная в себе, талантливая, она ясно понимала, чего хочет, и шла к своей цели упорно и направленно. Такие люди, как правило, и добиваются успеха. И любить она умела, и душевная щедрость в ней была. Но бывала она порой и жестокой, и неуступчивой, ненавидела трусость, двоедушие, презирала слабость... Что ж, ее можно понять. Она всего в жизни добилась сама, собственным трудом и, выбравшись однажды из грязи, не желала увязнуть в ней снова. Да, она умела быть и мягкой, по-настоящему человечной. Но этот железный характер, эта непомерная гордость... Нет, таким, как она, не место среди простых смертных. А уж со мной, грешным, ей и вовсе не по пути. Жаль только, что понял я эту истину слишком поздно... А в те дни жизнь была ко мне щедра, будто решила воздать мне за упущенные годы... Одно было плохо: я никак не хотел примириться с тем, что теперь я всего лишь обыкновенный чиновник, маленький винтик, от которого ровным счетом ничего не зависит: пришел на службу, отсидел свое время, покопался в бумагах и — привет!.. Одним словом — неудачник.
И вдруг все переменилось... В то утро в дверь моего кабинета осторожно постучали. Я взглянул на вошедшего: смуглый, белозубый, незнакомый мне человек в синем, аккуратно выглаженном комбинезоне.
— Доброе утро! Меня зовут Сайд Абу Карам, я наладчик станков в таблеточном цехе, председатель заводского профсоюзного комитета.
— Очень приятно... Садитесь, пожалуйста... Одну минуточку... Прежде, чем мы начнем наш разговор, позвольте узнать, что вы будете пить? Кофе? Чай? Или, может, мятный отвар? А может, хотите напиток с корицей?
Он рассмеялся:
— С корицей, если можно.
Сейчас я уже не припомню во всех деталях, о чем мы тогда говорили. Помню только, что время от времени я ловил на себе его пристальный, изучающий взгляд. Когда все формальности были уже позади и выпит напиток с корицей, он, потупившись и помолчав немного, вдруг огорошил меня вопросом:
— Скажите, вы окончательно решили отойти от общественной работы или я ошибаюсь?
Мучительно-неуютно под взглядом этих серьезных глаз.
— По-вашему, моя повседневная работа, стало быть, не есть служение обществу?
Он вопросительно на меня поглядел.
— И потом, позвольте вас спросить, почему вы, собственно, этим интересуетесь?
— Я пришел к вам за помощью... У вас большой опыт...
— За помощью? Ко мне? Но что я могу?
— Это уже другой разговор. Иными словами, вы готовы с нами работать, но рамки ваших возможностей ограниченны. Вы это хотите сказать?
— Я не говорил ничего подобного. И я вовсе не собираюсь с вами ни в чем участвовать...
— Но почему так сразу — и нет? Вы что, не доверяете нам?
— Дело вовсе не в этом. Просто я уже свое отработал — и, между прочим, за это поплатился... Нет уж, увольте, пускай теперь работают другие...
— Значит, вы окончательно выбрали себе позицию стороннего наблюдателя? Неплохо для социалиста с вашим стажем! Подались на пенсию, как водится у чиновников, так, что ли?
Нет, каков нахал! Разговаривать со мной в таком тоне!
— Ну хорошо... А чем, собственно, вы занимаетесь? Вот вы лично?
— Я уже сказал — я председатель заводского профсоюзного комитета...
— А, понятно... Проверенный, так сказать, человек...
Мои слова неприятно его резанули, я видел это по его лицу.
— Я не политик и не принадлежу ни к какой партии... Я просто рабочий и прекрасно понимаю, что жалкие права, которых мы добились с таким трудом, вот-вот уплывут от нас, если мы не будем едины. Вот почему я и возглавил наш профсоюзный комитет...
— А от меня-то что вам конкретно нужно?
— В отношении вас у меня есть такое предложение. Стать членом нашего комитета такому человеку, как вы, конечно, не дадут, это ясно. Но мы имеем право создать при комитете совещательную группу из людей, чей опыт может быть полезен в нашей работе. Вот в эту группу я и предлагаю вам войти...
У него хорошее, открытое лицо. Человеку с таким лицом можно верить. А если все-таки ловушка? Тогда опять все сначала? Волчьей тенью подкрадется на рассвете к дому полицейский фургон... Забарабанят в дверь... Вытащат сонного из постели... Родится сын, а я в тюрьме?.. И снова валяться на полу, на циновке под тощим одеялом? Бр-р...
— Должен вас огорчить: я не желаю принимать участие в вашей работе — ни в профсоюзной, ни в какой другой. Но вы со своей стороны могли бы мне очень помочь. В ближайшее время )
я собираюсь закончить работу над книгой, которую когда-то начал, и мне могут потребоваться некоторые сведения. Я вас разыщу тогда сам...
Он встал. Неторопливо так, с достоинством, как человек, который сам решает, когда ему закончить беседу. Пожал протянутую ему руку.
— Всего хорошего, господин Халиль!
Я не сомневался, что он на этом не успокоится. Я просто был уверен в этом. Но прошла неделя, другая, третья, а он не показывался. Меня стала разбирать досада. С одной стороны, вроде бы все нормально. Ведь я же сам ему сказал, что не желаю никаких контактов с их комитетом, а если мне потребуется, сумею его найти. И все-таки немного неприятно, когда вот так, не скрывая, тебе показывают, что не очень-то в тебе нуждаются. Мол, невелика птица, нечего с ним цацкаться! Его время прошло, что с него теперь проку?.. Да кто он вообще такой, этот Сайд Абу Карам, чтобы так обо мне думать? Подумаешь, великий профсоюзный вождь! Простой наладчик... В наши дни в профсоюзах вообще одни ничтожества. А я — профессиональный политик, борец, у меня за плечами тюремные казематы, скитания, подполье. У меня, наконец, есть имя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50