И когда ты ушел от нее ко мне, тоже не испугалась и ни перед кем не стала таиться. Чего мне бояться? Пожалуйста, смотрите — вот человек, которого я люблю и которому открыла все — и дом, и душу. И я не требовала, чтобы ты пробирался ко мне потихоньку, как вор. И все делала, чтобы тебе было хорошо, чтоб ты был счастлив. И о себе не думала, первая мысль - всегда о тебе. А ты? Это ж надо, ревновать меня вздумал. К кому? Эх, Халиль, Халиль... Ничего-то ты не понял... Ничего!
Кажется, я опять свалял дурака. Она обиделась, это ясно — вон, сидит нахохлившись, как грустная птица, даже не глядит в мою сторону. И вдруг...
— Ну так что, устраивать тебя на эту работу или нет? Берусь уладить все за две недели. Завтра же напишу ему в Париж, и, если он согласится, рванем туда вместе. Ну как?
Да, с ней, как говорится, не соскучишься! В жизни не встречал человека, который с подобной легкостью решал бы все жизненные проблемы. Вот уж воистину хозяйка своей судьбы. Впрочем, мне бы ее возможности, и я бы тоже... Э, нет, врешь, тут еще и голову другую иметь надо - такую, чтоб мыслила раскованно, свободно, без оглядки. А это уж, извините, продукт иного воспитания, иного общества... Да, с такой женщиной не страшно идти хоть на край света. А что, и пойду! Боже, да неужели все, о чем она тут говорит, возможно? И мы сядем в самолет, и взмоем под облака, и я увижу берега Сены, и буду бродить по парижским бульварам, и покупать книги у букинистов, и сидеть в кафе, и слушать современную музыку, и пить шампанское, и ... ? Невероятно!
В Париже мы провели десять дней. И с мистером Харри-соном встречались целых четыре раза. И дома у него побывали. Высоченного роста, до невозможности приветливый господин. Белозубая улыбка не сходит с лица, на котором всего в меру и все безукоризненно правильной формы —нос, губы, глаза... Все среднее, без излишеств, четко очерчено, размеры определены еще до рождения. Элегантный костюм из тех, какие обычно носят спортсмены и любители верховой езды, сидит немного мешковато, но ровно настолько, чтобы было видно, что сшит у лучшего портного. Деловые записи мистер Харрисон заносит в кожаную записную книжку серебряным карандашиком. И повсюду водит за собой секретаршу. Секретарша — точная копия своего шефа, только в женском варианте, — стенографирует, включаясь, как автомат, по его знаку: слабому взмаху руки, кивку головой или едва заметному движению бровей. Любезность мистера Харрисона простерлась так далеко, что он даже пригласил нас поужинать с ним при свечах в маленьком ресторанчике напротив Нотр-Дам де Пари. ...Метрдотель, разлетевшийся нам навстречу со всех ног, долгое обсуждение, что мы будем есть и пить, светская беседа за столом... Разговор мистер Харрисон поддерживает умело, обращаясь в основном ко мне, и время от времени я ловлю на себе его изучающий быстрый взгляд. Держится он непринужденно, вежлив и обходителен, интересно рассказывает о странах, где довелось побывать, и о людях, с которыми имел дело. После ужина отправляемся в ночной клуб. Наблюдая, как он в полумраке зала танцует с Рут, как уверенны и ловки их движения, я все сильнее ощущал свою ущербность. И ростом я его ниже, и очки на мне немодные, и костюм побывал недавно в переделке у портного. И хотя я тоже не в подворотне родился, далеко мне до этого мистера Харрисона. Он живет совершенно в другом измерении, он — современность, а я...
И только когда мы вернулись в наш уютный маленький отель, закрыли за собой дверь номера, и вздохнули с облегчением, и я обнял Рут, а она подняла ко мне свое счастливое лицо, у меня отлегло от сердца.
В ту ночь мы долго не ложились и, забыв о времени, рассказывали друг другу свою жизнь, вспоминали детство, родителей. ...Ее родителей судьба случайно свела на палубе речного парохода. Оба были молоды, хороши собой. Он — богатый синеглазый повеса лет тридцати, отправившийся погулять по стране от скуки, она — хорошенькая двадцатичетырехлетняя мексиканочка, бежавшая из дому, чтобы не стать добычей притонов и игорных домов, и пробиравшаяся поближе к промышленному Северу.
...Около года она прожила в его доме, уже и ребенка ждала, а он все тянул и тянул с женитьбой. Как-то осенью повез ее на машине за город-пожить недельку на природе, в маленьком отеле на берегу Гудзона. Оставил ее в номере, пошел прогуляться, да так и не вернулся. Сначала она не поверила, думала, с ним что-то стряслось, порывалась звонить в полицию. А когда поняла, в отчаянии чуть не наложила на себя руки. Спасибо хозяйке — пожалела ее, наняла служанкой. Там, в этом отеле, и родилась Рут.
— Когда мне исполнился год, мы переехали в Нью-Йорк, в один из кварталов, где ютятся выходцы из Латинской Америки. Мать хваталась за любую работу — подметала улицы, стирала белье, мыла в барах посуду. Все испробовала, разве что на панель не пошла. Так что уж кто-кто, а я-то хорошо знаю, каково в Нью-Йорке дочке эмигрантки-поденщицы, к тому же не имеющей мужа. Очень рано я поняла: жизнь жестока и нечего ждать от нее пощады, тем более если ты женщина, да еще стоишь в самом низу социальной лестницы. И я сказала себе: чтобы выстоять, не позволить втоптать себя в грязь, нужны острые зубы и деньги, много денег. Этот враждебный мир принадлежит мужчинам. Ты бросаешь ему вызов? Тогда позаботься о хорошей броне.
А дни летели. Набережная Сены, площади, бульвары, покрытые осенней листвой плетеные стульчики уличных кафе, устрицы, которых мы запивали красным вином, алжирский ресторан, переполненные дансинги, где толпы танцующих не мешали нам быть наедине друг с другом... Приближался отъезд. И я отправился к мистеру Харрисону.
Так я стал представителем компании, в которой ему принадлежал контрольный пакет акций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50