.. чему? Не знаю, но это сейчас неважно. Мне ясно одно - все, борьба окончена, я вышел из игры...
...Переливается цветными огоньками Нил, плещется о берег волна. А я, как голодный, все гляжу и не могу наглядеться на милое лицо.
— Ну так что за обстоятельства не позволили вам вспомнить обо мне все это время?
Молчу, не хочется разрушать волшебство невеселым рассказом о своих злоключениях. Да и не расскажешь ведь ей обо всем откровенно. Что я скажу — выгнали со службы, стал безработным? Стыдно.
— Не пойму, почему вам так хочется вернуться к презренной прозе жизни?
— Презренной, скажите на милость! Да я просто хочу вызвать вас на откровенность.
— Ну, если вы так настаиваете, Меняйте потом на себя.— Я помолчал, собираясь с мыслями. - Дело в том, что вот уже почти месяц, как меня выгнали с работы.
Этого она не ожидала никак, я вижу по ее лицу.
— Вы, разумеется, шутите?
— Хороши шутки!
— В таком случае, ради бога, извините! Поверьте, именно это я, действительно, меньше всего ожидала от вас услышать. — Она на миг замолчала, обдумывая, что уместнее сказать в данном случае. — Как же это произошло?
Рассказать ей все? А почему бы и нет? В конце концов сейчас она единственный человек, которого интересует моя особа. А Амина? Разве моя судьба ей безразлична? Ну, Амине в последнее время не до меня, у нее и без того забот хватает. Помолчал бы, сам-то хорош — развлекаешься с чужой женщиной, сидишь с ней в кафе на Ниле, жмешь ей ручку, выворачиваешься перед ней наизнанку... А Амина старалась поддержать тебя изо всех сил: "Не раскисай, все образуется... Подумаешь, уволили со службы! С кем не случается? Я же работаю, с голоду не помрем. Да и устроишься ты на работу очень скоро, вот увидишь... Главное сейчас - не падать духом, не сидеть сложа руки. Займись хоть чем-нибудь, пиши... Ты ведь так и не принимался за свою монографию".
Но подобные советы мне нужны сейчас меньше всего. Вот, заговорила про монографию — и будто на мозоль больную наступила — неудачник! Хотела утешить, успокоить, напомнила, что работает сама, — а получилось, что унизила: она работает, а я нет.
— О чем задумались?
Я гляжу в ее глаза. О, они умеют сказать многое! А вот жалости в них нет, и это прекрасно. Мне жалость не нужна, мне нужна любовь, слышишь? Готова ли ты дать мне ее? Или ты тоже, как и другие, способна только брать? Немного же ты возьмешь с такого неудачника, к тому же еще и безработного... Да что это я, в самом деле! У этой женщины есть все, что пожелает душа, — она образованна, богата, живет в роскошной квартире... Мужчины — только она помани — будут сами падать к ее ногам. И муж у нее, конечно, есть, а не муж, так по крайней мере любовник (странно, как это я до сих пор не собрался ее
»об этом спросить?)... Уж не ревную ли я? Черт знает что лезет в голову. — Простите, я, как говорится, несколько ушел в свои мысли... Задумался о жизни: начинал широко, а под конец вернулся к исходной точке. Такая вот история получается...
И почему меня так тянет к этой женщине? Может, просто состарился? Стариков всегда тянет к молодым... Берегись, брат, еще немного, и она примется вить из тебя веревки...
— И все-таки вы так и не сказали, за что вас выгнали со службы... Впрочем, может, вам неприятен этот разговор?
— Да нет, чего уж там... Сказав "а", нужно говорить и "б". Уволили из-за забастовки. Понимаете, наша компания вела переговоры с французской фирмой насчет создания совместного предприятия. Многим рабочим такая перспектива грозила увольнением. Вот и забастовали...
— Да, но при чем здесь вы? — В ее глазах неподдельный интерес.
— Председатель административного совета обвинил меня в сговоре с профсоюзным комитетом...
— У него, что же, были основания так думать?
Я насторожился: не люблю, когда мне задают слишком много вопросов. С той самой поры не люблю, когда на них приходилось отвечать в полицейских участках. Но сейчас-то мне чего бояться? Подумаешь, секрет!
— Были. Молчит.
— А я-то думала, вы порвали с "левыми" всякие отношения, ушли целиком в кабинетную работу...
Господи, ей-то до всего этого какое дело? Очень уж широкие у нее интересы. А впрочем... Сколько их, американцев, понаехало сейчас в Египет — поди сосчитай! Всю страну оплели своей паутиной, куда ни сунься — всюду они. Знают свое дело, черти. Может, и Рут тоже одна из них? Разве поймешь? Чужая душа — потемки. Ну знаешь, если подозревать всех и каждого, не с кем будет дружить. Месяц в небе как топор, занесенный над головой... Лицо Рут, всегда такое спокойное и безмятежное, застыло в напряженном ожидании.
— "Левыми"? Кого вы имеете в виду? Забастовщиков? Или вообще всех, кому не по душе "драконовские" законы правительства? А может, тех, кого пытаются скрутить "современными средствами охраны общественной безопасности"? Кстати, и эту "технологию" тоже мы импортируем из Америки...
Что, не нравится? Резковато звучит? Зато откровенно... Она молчит, я тоже.
— Может, пойдем?
Она пожимает плечами: "Как хотите!" Подзываю гарсона, расплачиваюсь, и мы выходим.
— Хотите сесть за руль? - Рут протягивает мне ключ на брелоке в виде маленького блестящего земного шара. Сильно и уверенно заработал мотор, серебристая тень скользнула в темноту и понеслась по дороге... И снова запах духов щекочет ноздри и дурманит мою хмельную голову. Изо всех сил стараюсь не отрывать взгляда от черной блестящей полосы асфальта, но все равно вижу задорно вздернутый нос, полные губы, изгиб шеи... Наконец вот он, знакомый тротуар. Осторожно паркую машину, глушу мотор и порываюсь выйти. Не тут-то было.
— Не уходи, Халиль. Я так хочу, чтобы ты поднялся ко мне... А Амина? А новорожденный сын?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50