XIII
Опять зеркало грязное! Сколько раз говорил этой девчонке: протирай зеркало как следует! Ленивая, хитрая дрянь, чуть что — прикидывается дурочкой. И Лейле без конца твержу: чтоб на зеркале ни пылинки не было! Ведь знает же, что глядеться в него мне приходится часто и подолгу. Когда ухожу на работу, я обязательно должен проверить, все ли на мне в порядке. Кто работает на людях, должен выглядеть безукоризненно. Но до каких же пор будет продолжаться это безобразие в моем доме? В конце концов, жена она мне или не жена? И вдруг слышу: не нравится — возьми тряпку да и протри сам. Мне, генеральному прокурору, человеку, которому доверили важнейший в истории Египта судебный процесс, бегать по дому с тряпкой?! Неслыханно! Если б не спешил, клянусь, я бы ее избил как собаку. Еле-еле сдержался: впереди заседание, надо беречь нервы.
Итак, как я сегодня выгляжу? Подходяще. Вот только проплешина на макушке портит общий вид. И губы толстоваты малость. Но это как раз неплохо, толстые губы признак сладострастной натуры. Красивым меня вроде бы не назовешь, но вообще-то я мужчина хоть куда. Иначе не поглядывали бы на меня наши дамы в Управлении, когда я совершаю свой еженедельный инспекционный обход по отделам. А может, это они просто со страху? Все ведь знают, я человек суровый, одного взгляда моего боятся. Да, взгляд у меня что надо — особенно на снимке в газетах, когда объявили, что следствие по делу об убийстве Рут Харрисон поручено мне.
А вот рост подкачал. За столом сидишь, еще не так заметно, а на трибуне... С учетом важности процесса пришлось даже заказать столярам специальную деревянную подставку. В первый раз забыл о ней — чуть не грохнулся.
Но это все пустяки, мелочи, не стоящие внимания в сравнении с проблемами, которые я сам себе создал, взявшись за этот процесс. Вот уж воистину права поговорка: если б люди знали, что несет им будущее, никто не расстался бы с настоящим. Когда дело из прокуратуры передали в Управление охраны морали и общественной нравственности, поднялась целая буря. Забегали, засуетились, все знакомства были пущены в ход. Еще бы, это вам не какой-то там уголовный процесс. Тут дело политическое, а раз так, то тут тебе и пресса, и радио, и телевидение. Повсюду только и разговоров, что об этом убийстве. Сколько ж я трудов положил, пока мне поручили это дело, скольких конкурентов обошел — подумать страшно. К кому только не обращался, кого не просил! Наконец вспомнил: Яхья Саадани! Вот кто может мне помочь. Когда-то мы вместе учились, потом снова встретились уже в Париже. Я, готовил диссертацию в области права, а он занимался какими-то исследованиями для ЮНЕСКО. Вернувшись в Египет, я как-то потерял его из виду, но, когда он стал советником в Министерстве национальной безопасности, счел своим долгом нанести ему визит и поздравить с назначением. Да и потом не забывал навещать его по праздникам. Шутка ли сказать, второй человек после министра, с высоким начальством на короткой ноге. Даже с американцами, которые в Египте занимаются вопросами безопасности, имеет дело. Такому человеку все карты в руки. К кому же мне обращаться, как не к нему?
Принял он меня радушно, ничего сказать не могу, целых полчаса у себя в кабинете продержал. А вот глаза у него неприятные — холодные такие, будто тоже из стали, как оправа его очков. Выслушал меня, помолчал, подумал и сказал, что не возражает. Ты, говорит, по-моему, человек подходящий, тебе можно было бы доверить это дело. Но тут же завилял. Мол, дело это не простое, есть в нем какие-то там нюансы, неизвестные мне, но, разумеется, известные ему, потому как должность у него такая. Ага, думаю, ищет предлог, чтобы все-таки отказать. А он будто мысли мои прочитал. Не беспокойся, говорит, я действительно хочу, чтоб это дело поручили именно тебе. Никто лучше тебя с ним не справится, я в этом убежден. В общем, говорит, если ты готов взвалить на себя эту ношу и неукоснительно действовать в интересах государственной политики, я думаю, никаких проблем с твоим назначением не будет.
Я, разумеется, тут же сказал, что готов. Дескать, как же иначе, это мой долг... В таком случае, говорит, будем считать, что мы договорились. Сегодня же доложу министру. Как ты понимаешь, последнее слово все-таки не за мной, а за ним — он многозначительно улыбнулся, — а может, и за кем-то повыше. Впрочем, думаю, никаких осложнений не будет.
До двери меня проводил, руку пожал да еще по плечу похлопал — не робей, мол, выше голову! А дня через четыре сам позвонил и сказал: все в порядке, я назначен главным прокурором по делу об убийстве Рут Харрисон. Ох и ликовал же я! По дороге домой бутылку французского коньяка даже на радостях купил.
А здорово все-таки я в последнее время осунулся. Лицо какое-то вялое, изможденное. Совсем издергался. Что ни ночь, кошмары: будто это я сижу на скамье подсудимых. Просыпаюсь с криком в холодном поту. Руки вон дрожать стали, сегодня даже порезался, когда брился.
На часах девять. Заседание в половине одиннадцатого, есть еще время. День только начинается, а сил уже никаких. И никому ведь не расскажешь, ни с кем не поделишься, даже с Лейлой. И не потому, что рискованно. Нет, просто стыдно. У меня на глазах совершается преступление, а я молчу. Больше того, сам участвую в этой грязной игре.
Помню, как, впервые придя на процесс, увидел его на скамье подсудимых и по обыкновению стал исподтишка за ним наблюдать. Любопытно ведь, как поведет себя человек в его положении. Да и не каждый день случаются такие громкие процессы, как этот. А кроме того, мною руководил и профессиональный интерес: ведь на суде обвиняемый становится моим противником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50