Приятно сознавать, что твой труд приносит людям какую-то радость. И все равно, это не моя стихия, вы меня понимаете? Обидно все-таки — окончила художественный факультет, считалась способной... А может, я тоже могла бы стать всемирно известным художником!.. Такие вот дела... Не знаю, может, надо быть смелее, плюнуть на все да и бросить работу. Я долго об этом думала, несколько раз была почти готова — и в последний момент каждый раз останавливалась. А жить на что? Жалованье — мой единственный источник существования. Можно еще, конечно, выйти замуж за состоятельного человека. Но этот вариант не для меня... Да нет, мужчина органически не способен воспринимать женщину как равную, даже жену, хотя она наравне с ним несет все тяготы жизни. А уж тратиться ради жены на какую-то блажь вроде живописи? Да вы что!.. Нет, художникам у нас совсем нелегко. Вся надежда на меценатов... — Она погрустнела и задумалась о чем-то своем, но тут же спохватилась: — Ну а вы? Теперь ваша очередь...
— Да поздно уже, четвертый час. Я должен идти. Как-нибудь в другой раз...
— А зачем вам уходить? Из дома вам добираться до работы долго, а тут — рядом. Оставайтесь ночевать. Утром позавтракаем вместе — и на поезд...
Я смутился. И не потому, что ее приглашение было так уж неожиданно, а потому, что эта женщина оказалась смелее меня и не побоялась первой, отбросив все условности, взглянуть правде в глаза и назвать вещи своими именами. Надо было что-то отвечать.
— Вообще-то, конечно... — промямлил я. — По правде говоря, я бы с радостью остался у вас навсегда!..
— Так что же вы не скажете об этом прямо?..
— Ну, знаете... Как-то неловко... Не принято...
— Не принято, скажите пожалуйста! Это уж мне решать, принято или не принято... А помните, как вы заговорили со мной прямо на улице — это что, принято? Я же не оттолкнула вас, даже встретиться с вами согласилась. То-то и оно! А поведи я себя тогда как принято — мы с вами так и не узнали бы друг друга... В общем, там, в спальне, есть вторая кровать, можете спать на ней...
— А здесь, на тахте, нельзя?
Она смерила меня насмешливым взглядом.
— Как хотите. Но на кровати, по-моему, удобнее, там хоть сетка от москитов есть. А впрочем, ваше дело. Только смотрите, как бы не закусали...
II
...Вот уж никогда не думал, что придется мне сидеть на скамье подсудимых, да еще по обвинению в убийстве! Человек я по натуре мирный, не агрессивный. Конечно, приходилось в жизни драться и мне. Ну, скажем, с полицией в студенческие годы или с правыми экстремистами. Эти, бывало, против нас и с ножами шли. Еще случалось, что по ночам во сне я с наслаждением лупил по морде какого-нибудь ненавистного мне человека. Но чтобы убить?.. Нет, такое мне и в голову не приходило. Даже в ту пору, когда я всерьез занимался политикой, я всегда славился как противник террора.
...А газеты надрываются, из кожи вон лезут — лишь бы придать всей этой истории характер политического скандала. Иные расстарались, раскопали небезызвестные факты из моей биографии и подняли вой: "Красный безбожник убивает американскую преподавательницу университета!" Испытанный трюк, чтобы заткнуть рот несогласным.
И вот уже продажные писаки, денно и нощно радеющие об интересах Америки и сионистов, взахлеб кричат о "заговоре против египетского народа" и о "Халиле Мансуре, старом агенте Москвы".
Надоело... Я как путник в пустыне, выбившийся из сил. Ничего не хочу, повалиться б только на землю и ждать своего конца. Смерть? Пусть, только поскорее. Сколько можно истязать человека?..
...Вот уже шесть месяцев прошло, как я работаю в компании "Фивы". И за все это время ничего интересного. Правда, дела мои по службе идут неплохо, даже повышение успел получить, стал начальником "отдела исследований". Теперь у меня свой кабинет, и своя секретарша с ярко накрашенными губами и ногтями, и собственный курьер, который стремительно вскакивает со стула всякий раз, когда я выхожу из комнаты. И кофе я теперь пью из "собственной" чашки, а когда прихожу по утрам на службу, на столе уже лежит отведенная мне порция ежедневных газет.
...С Аминой мы поженились в феврале. А в октябре того же года египетская армия форсировала Суэцкий канал и овладела "линией Барлева". Но ликование наше было недолгим. Уже через несколько недель в регионе засуетился Киссинджер со своей "челночной дипломатией", а газеты заговорили о "переговорах на сто первом километре". Холодные глаза глядят на нас по утрам за завтраком со страниц газет. Ох, сколько он говорит! За паутиной невнятных, туманных заявлений и не разглядеть судьбу, которую он готовит для страны... Но я — я далек от всего происходящего. Мне нет до него дела. Я старательно забываю прошлое и живу только сегодняшним днем. И пусть мой нынешний мир узок, зато мне в нем спокойно и уютно.
Подобно спасительной влаге, упавшей на иссохшую землю, Амина буквально возродила меня к жизни. Мне вдруг открылась прелесть самых обыкновенных человеческих радостей, которых я был лишен годами: читать запоем книги, бродить по набережной Нила, помахивая веткой распускающегося жасмина, вдыхать росистый запах земли, нежиться на солнце и постоянно сознавать, что рядом любимая женщина. Мы не расставались ни на миг, ни днем, ни ночью. И все бы ничего, если б не напоминала о себе постоянно незаживающая ссадина в душе. Нет-нет да и разбередит ее Амина неосторожно сказанным словом, и снова точит меня противный внутренний шепоток: "Неудачник... неудачник..." И тогда я замыкаюсь в себе и не знаю, куда скрыться от ее глаз, в которых невысказанный упрек. Кто долгое время провел в тюремной камере, всю жизнь потом живет за невидимой решеткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50