Ц А вы не знаете?
Ц Мне неизвестно, о чем вы говорите.
Ц Скрыли от вас, Ц сказал Онуфрий, Ц чтобы, значит, не волновались вы. А т
ого не понимают, что для вашего здоровья надо в постели лежать, а не по гос
питалю от подвала до операционной бегать, того не понимают, что при вашем
характере вы в месяц кончитесь, потому что нервничаете вы сильно и все до
самого сердца принимаете. Вам и пробы снять надо, и белье госпитальное до
вас касается, и операции, само собою, и лечение…
Ц Что же они от меня скрыли, по-вашему? Ц презирая себя за то, что спрашив
ает об этом, все-таки спросил Левин. Ц И кто скрыл?
Ц Да операцию-то ведь вам не сделали, Ц тихо, с сочувствием в голосе сказ
ал Онуфрий, Ц посмотрели только и обратно зашили. Небось сами знаете, а г
оворите Ц операция.
И, еще раз жадно затянувшись, он плевком потушил окурок.
Некоторое время Левин молчал. Ему показалось, что его ударили молотком с
зади по голове. Онуфрий сбоку смотрел на него.
Наверное, прошло много времени, прежде чем Левин справился с собою. Он дол
жен был справиться совершенно. И он справился настолько, что ответил так
же сухо и спокойно, как отвечал раньше.
Ц Да, я знаю, Ц сказал он. Ц Так что из того, что я знаю?
Онуфрий засопел. Теперь ему, наверное, стало страшно. И оттого, что Онуфрию
стало страшно, Левин почувствовал себя еще увереннее.
Ц Да, я знаю, Ц повторил он медленно, Ц знаю. Некоторое время я надеялся,
надежда свойственна всякому человеку, да и теперь мне еще трудно предста
вить себе, как это я скоро умру, но тем не менее это так, Ц и я скоро умру, но
что из этого? Все-таки я остаюсь таким, как был, и надеюсь таким же дожить до
самой своей последней минуты. Знаете ли вы, Онуфрий, что такое жизнь? Или н
е знаете, что она такое? Думали ли вы над нею?
Он говорил строго и немного торжественно, и эта торжественность и строго
сть все больше и больше пугали Онуфрия. В это мгновение отворилась госпи
тальная дверь, на крыльце показался Жакомбай и сразу же ушел. Левин молча
л, покуда на крыльце стоял Жакомбай, потом заговорил опять строго:
Ц Жизнь Ц это прежде всего работа, а работа и есть главное счастье на зе
мле. Но вы этого не понимаете, вы этого не можете понять, потому что работа
для вас Ц мучение, и только плата за работу примиряет вас с жизнью. Я же зн
аю, для чего я работаю, и огромное большинство нашего советского народа т
оже это знает, и поэтому даже с моим нынешним состоянием здоровья я не мог
у грешить против дела. Погрешить против дела Ц для меня Ц погрешить про
тив всего самого главного в жизни, против самой жизни. А вы мешаете этому д
елу, следовательно мешаете жизни. Всех же мешающих нашей жизни надобно н
аказывать, и потому я вас наказываю. И буду наказывать, раз вы не исправляе
тесь, потому что вы не имеете права дурно работать, и будете работать лучш
е хотя бы из страха перед наказанием…
Кок слушал и сопел, и по тому, как он сопит, Левин понял, что он боится. Но боя
лся он не того существенного, о чем говорил Левин, а боялся самого подполк
овника Левина с его властью, и потому Александру Марковичу вдруг стало п
ротивно и захотелось уйти.
Не глядя на Онуфрия, он поднялся и медленно пошел в госпиталь, у двери кото
рого с повязкой «рцы» на рукаве прохаживался Жакомбай.
Ц С этим человеком не надо говорить, Ц сказал Жакомбай, тревожно загляд
ывая в лицо Левину, Ц этого человека списать от нас надо. Какой может быт
ь интерес с таким человеком говорить?
Левин постарался улыбнуться и, не отвечая, пошел в ординаторскую. Там, чув
ствуя себя утомленным, он лег и прислушался: страшно ли? Нет, страха не был
о. В сущности, он так и предполагал. Доктор Тимохин не очень умел врать, а он
сам, Левин, был не слишком плохим врачом.
"Посмотрите, я совсем не трус, Ц вдруг подумал Александр Маркович. Ц Кое-
как я смотрю правде в глаза. Иногда это трудно, но в общем ничего. Как-то я с
правлюсь дальше со своим госпиталем, и со своими людьми, и со всем тем, что
меня ожидает до самого моего конца".
Но долго ему не дали думать, потому что явились Леднев и Бобров с докладом
насчет работы спасательной машины. Теперь их часто подымали в воздух, и о
ни вытащили из воды еще двоих, спасшихся на резиновой лодке. Вчера их обст
релял сто девятый, но они ушли от него и благополучно «приводнились» дом
а. Леднев теперь разговаривал как опытный летчик, употребляя, правда, не с
овсем к месту один авиационный термин за другим. А Бобров помалкивал и ул
ыбался скептически, слушая восторженные разглагольствования Леднева.

Потом пришел Калугин с подробным рассказом об экипаже Плотникова. За точ
ность своих слов он не ручался, но выходило так, что плотниковский самоле
т был подожжен и сел в Норвегии. Экипаж спасся и много времени шел пешком к
линии фронта. Это был немыслимый, невозможный, невероятный переход, но он
был действительно. Что же касается до страданий, перенесенных экипажем,
то об этом требуется особый рассказ, а вероятнее всего, что все ими перене
сенное и вспоминать не стоит. Главное же заключается в том, что на обратно
м пути им представился случай овладеть фашистским постом связи и наблюд
ения. Они этим постом овладели с боем. Там оказался один немец Ц из тоталь
ных мужичков, с головой, давно помявший, что "Гитлер капут". Этот «капут», он
и его там так и называли Ц капут, помог им установить связь с германским к
омандованием на побережье. Через рацию поста они сообщались с ВВС, а по сп
ециальному телефону поста узнавали о готовящихся к выходу немецких кар
аванах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70