— Хорошо. Назови нам его.— Это государственный казначей граф Бачиоки!— Он приказал Эндемо и агенту Лагранжу убить принца Камерата в Фонтенбло, — сказал Хуан, глаза которого засверкали. — Он велел арестовать вас в церкви Богоматери; он приказал Эндемо подбросить бомбы в ваш отель, — о, ряд его преступлений бесконечен.— Он отправил тебя в Версаль и заключил в Санта-Мадре, — докончил Олимпио, обращаясь к Долорес. — Они должны умереть оба. Чаша терпения переполнилась!Когда встали из-за стола, и Долорес, беспокоясь за Олимпио, просила его не подвергаться новым опасностям, а оставить Францию и вернуться в Испанию, чтобы насладиться там тихой и мирной жизнью, служанка доложила о приходе инфанты Барселонской.Инесса пришла порадоваться счастью тех, с которыми она раньше, по наущению императрицы, не хотела знакомиться.Олимпио и Долорес встретили дочь Черной Звезды с искренностью, которая благотворно на нее подействовала. Стоя между ними, озаренная их любовью, она узнала, что есть на свете истинно честные люди и что нельзя полагаться на те наблюдения, которые она сделала при дворе.— Вам известна чудная, странная история моей жизни, — сказала Инесса, протягивая им руки и отбрасывая вуаль, скрывавшую черное звездообразное пятно на лбу. — Вы знаете тайну, которая, подобно проклятию, в продолжение многих лет преследовала меня. Вследствие черного знака, бывшего также на лбу моего отца, он лишился престола и отечества. Верьте, что нечестно завладевшие троном никогда не будут счастливы! Лишенная отечества, я стала ненавидеть человеческое общество и, подобно родителям, бежала из одного места в другое, по степям и непроходимым горам Испании, все вперед и вперед, не находя нигде покоя и пристанища; мы изображали собой семью номадов, гонимых общим проклятием… Судьба бросила нас в Париж; я сделалась приближенной императрицы, которая первая открыла во мне терпение и любовь к людям, и я вечно буду ей за это благодарна, хотя возбужденные ею чувства были ложны и ошибочны. Вам обязана я, после долгой внутренней борьбы, покоем и примирением! Вы научили меня любить и уважать людей, хотя большинство их отталкивает нас.Долорес заключила растроганную до слез инфанту в объятия. Инесса поцеловала ее, как сестру.— Когда я встретил вас однажды в ново-кастильской долине, вы казались мне чудными, таинственными привидениями, — сказал Олимпио Инессе. — Тогда я не думал, инфанта, что так близко сойдусь с вами. Рассказ о преследовании вашего покойного отца растрогал меня тогда до глубины души; только что произнесенные вами слова радуют меня. Мне кажется, что ненавидеть всех людей за подлость некоторых из них будет несправедливостью. Благодарю Бога, что вы научились любить людей.— Грехи мои искуплены; самое страстное желание мое исполнилось, вы навеки соединены с Долорес, вы счастливы, а теперь — прощайте. Я оставлю двор; мне хочется уехать куда-нибудь подальше от этих вечных раздоров, от этих давящих друг друга людей.— Куда же намерены вы ехать? — спросил Олимпио.— В Испанию, благородный дон! Недалеко от Севильи находится окруженный стройными гибкими пальмами, уединенный полуразвалившийся домик моего отца — это единственное мое достояние. Туда я уеду, буду наслаждаться природой и мириться с людьми, ничего не требуя и не ожидая, но изучая их слабые стороны.Долорес взглянула с мольбой на Олимпио.— Уедем в Испанию, — прошептала она, — будем жить с Инессой в чудной далекой стороне.— Хотя и тяжело, но в настоящее время я не в силах удовлетворить твое желание, которое самому мне не дает покоя. Но обещаю тебе, Долорес: инфанта поедет вперед, и мы последуем за ней.— Что за чудное, счастливое свидание будет тогда, — произнесла Инесса, — смотрите же, сдержите слово. Я буду дорожить тем днем, когда вы переступите порог моего дома.— Олимпио, что же задерживает нас в Париже? — спросила Долорес. — Уедем в Испанию.Видно было, какое сильное впечатление производили слова донны Агуадо на ее супруга, так как и он жил только мыслью оставить Париж и насладиться мирной жизнью со своей Долорес.— Не все еще сделано для того, чтобы я был совершенно беззаботен и спокоен! Не сердись на меня! Минута, о которой мы оба мечтаем, приближается; я увезу тебя на нашу далекую, чудную родину.— И я усыплю цветами дорогу, ведущую к моему дому, — закончила инфанта. — Итак, терпение, Долорес! Кончайте свои дела и последуйте за мной все; и вы, маркиз, и вы, Хуан; принц уже не последует за нами, — прошептала Инесса, закрывая лицо руками при этом страшном воспоминании. — Верьте мне, скоро наступит возмездие и коснется всех, кто не понимает, что творится и чем все это кончится. До свидания.Опечаленные предстоящей разлукой, любящие друг друга Инесса и Долорес горячо обнялись и поцеловались. XVII. ПРОКЛЯТИЕ СУМАСШЕДШЕЙ — Что желаете вы сообщить нам, господин обер-церемониймейстер? — спросила императрица графа Таше де ла Пажери, входящего в ее цветочный салон.— Чрезвычайно неприятную новость, к сожалению.— Сознайтесь, господин граф, что вы принадлежите к числу дурных вестников, — сказала Евгения, в то время как придворные дамы, не проронив ни слова, с нетерпением ожидали услышать новость, принесенную обер-церемониймейстером.В ту минуту, когда вошел граф Таше де ла Пажери, императрица беззаботно разговаривала и шутила с придворными дамами. На приличном расстоянии от нее стояла графиня Эслинген, одетая в черное бархатное платье. Евгения сидела на низеньком удобном стуле в одном из углублений салона, соединенного с ее будуаром посредством библиотеки.Этот салон был невелик, окрашен в нежный цвет;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172