Максимов по опыту знал, через несколько часов исчезнет и она. Без боли и следа.
Из духовки потянуло аппетитным ароматом. Максимов наклонился, сквозь толстое стекло убедился, что «ноги Буша» из полуфабрикатов медленно, но верно, а главное — правильно, превращаются в форменное объедение. Снял с плиты турку с кофе и пошел в кабинет.
Кружка, за монолитность и емкость прозванная «рабочей», стояла на положенном ей месте — на правом углу стола, подальше от ноутбука и большого раскрытого блокнота.
Максимов налил в кружку кофе, сел в кресло и, откинув голову на кожаный подголовник, замер.
Аура в комнате не изменилась, примеси запахов чужого в воздухе не ощущалось, все предметы остались нетронутыми. В противном случае они бы обязательно дали знать хозяину. Как? У долго живущих вместе есть свои секреты и свой немой язык.
Максимов сделал большой глоток кофе и потянулся за трубкой. Набрал номер телефона родного института. В храме науки и хранилище древностей его видели только по большим праздникам, обычно это были радостные дни выплаты зарплаты. А с тех пор как какой-то шустрик организовал перевод копеечных зарплат технических и научных работников на пластиковые карточки, Максимов появлялся под сводами музейного ведомства только по личному вызову директора. Царем и богом в НИИ по-прежнему был дед Максимова, профессор Арсеньев, человек строгих правил и крутого нрава, но в принципе не зловредный. Дурацкой работы только ради поддержания дисциплины ни на кого не навешивал, а к внуку, несмотря на его возраст, продолжал испытывать самые нежные чувства.
— Профессор Арсеньев. Слушаю вас, — пророкотал в трубке прокуренный бас.
— Дед, это я. Докладываю о прибытии. Нахожусь в Москве, у себя.
— Ага! — после секундной паузы произнес Арсеньев. — Что-то ты рано от парижских мамзелей удрал. Или не понравились?
— Не-а. У них теперь мода на экологию. Подмышек не бреют, косметикой не пользуются, носят то, что придет в голову.
В трубке зарокотал камнепад, профессор захохотал.
— Чем занимаешься, бездельник?
— Жарю «ножки Буша» а-ля Аль-Кайда. Рецептом поделиться?
— Не издевайся, я еще не обедал. А ты, сын греха и позора, наверняка только завтракать усаживаешься?
Максимов не стал оправдываться. Ночью было не до сна, домой пришел только в десять утра. Но это никого не касалось.
— Когда насытишь утробу, надеюсь, появится желание поработать?
— Не уверен. Но если надо…
— Желательно.
Профессор Арсеньев жил на свете долго и большую часть жизни обитал в СССР, волны «чисток» и «чисток чистильщиков», череда дел «врагов народа» и разномастных вредителей от шахтеров до врачей включительно научили быть сверхосторожным в словах и сверхинформативным в интонациях.
— Готов, — сразу же собрался Максимов.
Дед выдержал паузу.
— В Доме ученых в шестнадцать часов начнется конференция. Не сочти за труд, отметься от нашей конторы.
— С удовольствием, если на трибуну лезть не надо.
Смех деда снова загрохотал в трубке.
— Извини, друг мой, представил, что ты способен нагородить.
— А что, серьезный сходняк?
— Да как бы помягче сказать… Когда у них начинаются проблемы с экономикой, сразу же бросаются изучать прошлое. Вот сейчас, после дефолта, тот самый клинический случай. Ожидается, что будут опять посмертно осыпать лаврами Поршнева. Но, так как обещали быть наши казнокрады и ихние спонсоры, может получиться черт знает что. Обнищали жрецы науки, сам знаешь как. За гранты могут и стенка на стенку пойти.
— Ты сам-то будешь?
— М-м. Не уверен, — ответил Арсеньев.
По музеям, хранилищам и спецхранам, где по большей части протекала его работа, вечно сновали крысоглазые «искусствоведы в штатском», заглядывали через плечо, ворошили бумаги на столе, принюхивались и прислушивались. На их языке эта возня называлась «оперативным обеспечением». Бдили и шуршали они добросовестно и яро. Приходилось конспирировать от конспираторов в серых пиджаках, и Арсеньев с чистой совестью позаимствовал у них массу приемчиков и уловок.
Они давно договорились, если дед употребляет «не уверен», значит, будет непременно.
— Хорошо, дед. Съезжу, засвечусь.
— Каких слов-то нахватался!
Арсеньев, не прощаясь, повесил трубку.
Максимов сделал несколько глотков из кружки. Кофе еще не успел остыть, приятно обдирал горло и огненной лавой уходил в желудок.
Настал черед первой за день сигареты. Максимов достал ее из деревянной коробочки, покатал в пальцах, проверяя, достаточно ли аппетитно хрустит. Закурил от тяжелой зажигалки в форме «лимонки».
На полированной столешнице белел прямоугольник визитки. Максимов специально положил ее так, чтобы бросалась в глаза. Решил, что, сев работать, первым делом бросит в обработку данные с визитки.
Прочел готические буквы на визитке. Понюхал картонку. Пахло нервными, льдистыми духами. Сразу же вспомнил ее хозяйку, зацикленную на смерти.
Лиза Данич, подвезя его к дому, умчалась на своей гоночной машинке в ночь. Оставив после себя неприятную ауру болезненного возбуждения и странного, противоестественного смакования всего, что связано со смертью.
Максимов откинул крышку ноутбука и бегло застучал по клавишам.
Спустя десять минут стало ясно, что Лиза ни разу не соврала. Машина ее — Мать умерла полгода назад в пряничном городишке Майнце, там же зарегистрирована фирма «Спатекс», по наследству перешедшая к Лизе. Оставалось неясным, что из себя представляют «спа-технологии» и «оборудование для спа-салонов», производимые фирмой. Но это не существенно. Звучит красиво. Для грациозного отъема денег у богатеньких лопухов вполне сгодится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164