Для приватной беседы и снятия показаний условий не было никаких. Участковый сделал знак Максимову следовать за ним. Прошел ледоколом сквозь пробку из тел, рвущихся в свидетели и исполнители приговора.
На улице припустил нудный осенний дождик, и они решили устроиться в машине Максимова. Участковый принял предложение легко, не ломаясь.
Он жил и работал на нейтральной полосе между народом и властью, ежедневно общаясь и низами, и с верхами. Очевидно, специфика положения наложила свой отпечаток. Петр Николаевич, дослужившись до капитанских погон к сорока годам, отточил нюх и стал философом. Если бы образование позволяло, то даже взял бы девизом мудрое: «Каждому свое».
Он уже нутром чувствовал, с кем надо проявлять гибкость, а кого можно ломать через колено, от кого принимать подношения, а кому оказывать услуги. И к инструкциям на все случаи жизни, что самозабвенно плодит начальство, относился с философским спокойствием. Кто из работающих «на земле» всерьез воспринимает эти бумажки? Во-первых, всех руководящих указаний не исполнишь, треснешь по швам или умом тронешься. А во-вторых, инструкцию, ведь в салат не накрошишь и супа из нее не сваришь. Жить как-то надо, а чтобы жить, нужно есть. Такая вот диалектика.
Петр Николаевич удобно устроился в кресле и терпеливо ждал, пока Максимов писал. Курил одолженную сигарету и молчал.
— Вот и все. — Максимов поставил подпись на заявлении. Передал листок участковому.
Петр Николаевич, беззвучно шевеля губами, добросовестно прочел каждую строчку.
— Отморозка ты на пол повалил? — как бы мимоходом спросил он.
— Каюсь, был грех. — Максимов улыбнулся. — Дикий он какой-то. За нож схватился, пришлось усыпить.
— Хорошо, что не как ту собаку, — пробормотал себе под нос участковый. — А что не написал? Тут можно до кучи «покушение на убийство» повесить.
— А до суда вы этот эпизод доведете?
Участковый подумал немного и кивнул.
— Резонно, — не без удовольствия ввернул он умное слово. — Ладно, ему и так на полную катушку обломится.
Пока опергруппа ехала «на труп», дядя Коля, разом протрезвев от вида мертвеца в своей ванне, успел выдать чистосердечное признание.
С его слов, гостя, имени которого Коля не знал, поднял на нож полуголый отморозок, — как его зовут и откуда он взялся в квартире, Коля тоже понятия не имел. Лишь помнил точно, что его сожительница Тонька усаживалась толстым задом на колени всем подряд, но дольше всего терлась о безымянного гостя, чем и вывела из себя татуированного. Он пригласил гостя на разговор в ванную, прихватив со стола нож. Вышел один и без ножа.
Потом нож опять появился на столе, им резали хлеб, Коля это вспомнил. Смутно, но припоминал, как Тонька стягивала с гостя рубаху, вымазанную на рукавах чем-то красным. А спать ушла с другим, сука. Его имени Коля, само собой, узнать не удосужился.
Коле спального места не хватило, пришлось кемарить на кухоньке. Проснулся — на столе бутылка. Хлопнули с гостем по махонькой, чтобы раскумариться. На старые дрожжи повело знатно… А потом пришел участковый.
Вот, собственно говоря, и вся история. Кровь, любовь и наряд ментов. Шекспир отдыхает.
Перестав трясти за грудки Колю, Петр Николаевич переключился на татуированного. Но попытка снять показания с подозреваемого успехом не увенчалась. Приведенный в чувство, он сразу же начал махать кулаками и рваться на волю. За что был слегка побит и прикован наручниками к батарее.
Участковый убрал листок в папку.
— Допекли, значит, интеллигента.
Прозвучало не как вывод, а как затравка к разговору. И слово исковеркал, произнося с растяжкой, чтобы раздразнить.
Максимов отметил, что для милиционера ход довольно тонкий. Правда, что-то подсказывало, что Николай Петрович «интеллигент» пишет, как и произносит, с «э» вместо всех положенных гласных.
— У меня дед — профессор, мама с папой Горный институт закончили, сам с высшим, правда, специфичным образованием. — Максимов повернулся к участковому лицом. — Но это не есть повод срать у меня под окнами.
После минутного раздумья участковый кивнул.
— Резонно, — веско произнес он.
Максимов достал из бардачка три пакетика гигиенических салфеток, замыленных на борту «Эйр Франс». Один взял себе, остальные положил на папку участковому.
Разорвал фольгу. Стал тщательно протирать пальцы влажной салфеткой. Салон машины сразу же наполнился запахом хорошего одеколона.
Николай Петрович потянул носом. И убрал пакетики в карман бушлата.
— Слушай, объясни бестолковому, на кой ты в это дело влез? — неожиданно с доверительными интонациями спросил участковый.
— В смысле? — неподдельно удивился Максимов.
— У тебя своя жизнь, у них, — он обвел двор рукой, — своя. Сейчас же затаскают на следствие, потом в суд свидетелем… Оно тебе надо? Собаку завалил — молодец, туда ей и дорога. Претензий никаких. Но если бы сучара малыша не покусал, а ты собаке за просто так кишки выпустил? — Петр Николаевич выдержал паузу, дав осознать всю безнадегу ситуации. — Были бы проблемы. Народ наш дурной, знаешь. Терпели от пса, а тут впереди собственного визга ко мне с заявлением прибежали бы. А я — человек подневольный. Пришлось бы меры принимать, беседу с тобой проводить профилактическую, то да се, бумажки всякие… И не дай бог кто-то Коляна подбил бы в суд на тебя подать. Вот тогда-то добро тебе боком вышло!
Максимов промолчал, хотя уже догадался, куда клонит участковый.
— А если бы этого гада на кухне чуть сильнее приложил? — Петр Николаевич сделал многозначительную паузу. — Сломал бы позвонки на хрен, вот и превышение необходимой самообороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164