Которую еще доказать надо, была она или нет, а мордобой со смертельным исходом — налицо.
— И хорошо, что труп до моего прихода остыл. А то бы на меня его повесить могли, — подсказал Максимов.
— Ну это вряд ли. Но при желании… — Участковый закатил глаза к козырьку фуражки, как шахматист, просчитывающий варианты. — Хотя ты у нас помощник депутата Думы. Но неприятности могли быть, согласись!
Максимов сосредоточенно полировал кожу салфеткой. Старательно обдумывал ответ. Сложилось впечатление, что зачуханный жизнью и службой участковый нуждается в хорошей промывке мозгов.
— Хорошо, что про Думу напомнили, — начал он, скомкав салфетку. — Как образцовому участковому по секрету скажу, три закона сейчас рассматриваются. Революционного характера.
Первый — о праве на ношения оружия гражданами. Не пукалок тульских для самообороны, а нормальных боевых стволов. Как у бандитов и милиции. Второй — о праве на гражданский арест. — Поймав недоуменный взгляд капитана, Максимов пояснил: — Введем обязанность гражданина пресекать любое преступление. Тот, кто исправно исполняет законы государства, должен иметь право требовать их соблюдения. Сопротивление или неповиновение его законным требованиям будут считаться неповиновением представителю власти. Власть ведь по конституции у нас принадлежит народу, так? Вот единичный представитель народа и получит право применять оружие для защиты власти, народа и себя самого от преступных посягательств. В рамках закона, конечно. Но вплоть до применения оружия на поражение. Отдельным пунктом будет оговорено, что в случае получения увечий или гибели при исполнении гражданского долга, ему полагаются все льготы и пенсии, как милиционеру.
— А милицию куда? — В капитане взыграла профессиональная гордость.
— «Милиция» в изначальном смысле слова — народные отряды самообороны. Некоторые это успели забыть. — Максимов примирительно улыбнулся. — Не бойтесь, Петр Николаевич, без работы не останетесь. Надо же кому-то будет протоколы штамповать и Колянов до Колымы конвоировать.
— Законы приняли?
— Пока только в проекте.
— И слава богу! Нет, депутаты у нас уже совсем того. — Капитан посверлил пальцем висок. — Ты только прикинь, что начнется!
Максимов пристально посмотрел ему в глаза.
— Если бы этот отморозок при ОМОНе за нож схватился, уверен, пулю в колено заработал бы по счету раз. Почему я, офицер запаса, умеющий пользоваться оружием не хуже, должен вышибать финку рукой? Резонно это или нет? То-то. А ты мне потом еще нотации читаешь, что я мог его чересчур не женственно башкой об стену приложить! Или я, нормальный мужик, должен терпеть, когда мразь распускает свой поганый язык и спускает с поводка бойцового пса? Чтобы Коляну пасть заткнуть, а пса в Нижний мир зашвырнуть, мне милиция не нужна. У вас без меня работы хватает. Кстати, не надоело трупы из ванн доставать?
Капитан насупился.
— И все равно, рано такие законы принимать, — упрямо заявил участковый.
— А я думаю, еще не поздно, — ответил Максимов. — Сколько лет в органах, а не уяснил, что нормальным людям законы не нужны, а для ублюдков они бесполезны. Их же стрелять надо, как бешеных собак, ты сам это отлично знаешь. И лучше мы будем стрелять в них, чем они — в нас, — тихо закончил Максимов.
— Тебе бы только стрелять…
— Ладно, не стрелять, так кастрировать.
Участковый сделал круглые глаза.
— С ума сошел! Даже при Сталине не кастрировали. А сейчас тем более. Демократия! Вот, вроде бы образованный, а таких вещей не понимаешь. Кто же тебе позволит яйца людям резать? Нет у нас такого закона!
— Во-первых, мать ребенка именно это и собиралась сделать. А бабы оторвали бы все оставшееся… — начал Максимов.
— Ага, и пошли бы всем скопом за нанесение тяжких телесных, не совместимых с жизнью, — усмехнувшись, вставил капитан.
— Это Колян не совместим с нормальной жизнью. А что касается закона научно говоря, о стерилизации, то он был. Самый первый был принят в Америке аж в тысяча девятьсот седьмом году. У нас на Красной Пресне фабричная братва с казачками перестреливалась, революцию делали, а в Штатах по приговору суда стерилизовали рецидивистов. И резали до сорок пятого года. Как перестали, так захлебнулись в преступности.
— Американцы, говоришь? — Капитан сдвинул на затылок фуражку и почесал красную полоску от нее на лбу. — А нас учили, что Гитлер.
— Не-а. Нестыковочка получается. В Германии такой закон приняли в двадцать пятом, а Адольф в это время сидел в тюрьме за антиправительственный мятеж.
— Интересно с умным человеком поговорить… А что же они ему чик-чик не сделали?
— Не успели. Дали пять лет, а отсидел всего девять месяцев.
— Вот! — Капитан вскинул палец. — Вот откуда весь бардак начался. Идиоты, блин, это же сколько жизней можно было бы спасти!
— Отец воевал? — спросил Максимов.
— Само собой. И оба деда. По матери дед на Курской погиб.
— Так вот, капитан для меня, что Гитлер, что Колян со своими корешами — мразь, жизни не достойная. За свои деньги я Колю на зоне содержать не хочу. И за его ублюдочных детей в соцстрах ничего перечислять не желаю. Лучше раз хирургу заплачу и бутылку Коле куплю для наркоза. Сплошная экономия и никаких проблем! А деньги я лучше тебе на премию отдам, или пусть отцу твоему пенсию повысят.
Он внимательно следил за выражением лица капитана.
«Действует, — констатировал Максимов. — Вся эта патетическая риторика действует безотказно. С социальной базой для „чистки“ полный порядок. Что в принципе и ожидалось. И это самое страшное. В день „М“ примут законы, науськают и разрешат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164