— Военные — народ боевой. Если у вас есть желание сразиться, полковник, — прошу на поле.
На намек хана я ответил вежливой шуткой:
— Если военных не трогают, скромнее их нет никого на свете. Но, к сожалению, они не хозяева своей воли. Хотя кривая сабля в их руках, распоряжаются ею политики!
— Браво, полковник! — Асадулла-хан удовлетворенно погладил влажные черные усы. — Вы когда-нибудь видели плачущих крокодилов?
Я пожал плечами:
— Нет, не видел.
— Мне тоже, в общем-то, не приходилось наблюдать этого, — кивнул хан, — но я слышал, что крокодил плачет, когда заглатывает свою жертву. — Он помолчал и добавил: — Вы не усматриваете здесь никакой аналогии?
Я почел за лучшее ответить неопределенной улыбкой. Мы прошли в просторный зал, обставленный по-европейски. Асадулла-хан заговорил снова:
— Только что я узнал, что ваши войска вошли в Закаспий. Да... И меня интересует один вопрос: чем вы, полковник, можете оправдать эту операцию? Ведь вторжение в Закаспий нельзя расценить иначе, как самую откровенную интервенцию, не так ли?
Теперь мне стало ясно необычное поведение хана и тайный смысл только что сказанных им на теннисном корте слов. Его явно волновала наша закаспийская операция. Он старался сдерживаться, однако и тон, и беспокойный взгляд хана выдавали его истинные чувства. То, что я приписал было веселому настроению моего собеседника, принимало совершенно иную окраску.
— Пока вы ищете дипломатическую формулировку ответа, я расскажу вам одну историю, — продолжал Асадулла-хан. — Был некий правитель, который неизменным атрибутом своей власти считал ременную плеть. Он размахивал ею направо и налево, стегал всех, кто
подвернется под руку, совершенно не думая о том, насколько это ощутительно. Но когда плеть оставила след на его спине, почувствовал, что это весьма неприятно. Надеюсь, полковник, я выражаюсь достаточно ясно? Вы поняли меня?
Да, он высказывался довольно откровенно. Я понял его, как понял и то, что, действуя напрямик, в лоб, я рискую не выполнить возложенную на меня миссию. Поэтому я постарался ответить как можно сдержаннее:
— Я считаю, ваше превосходительство, что при нынешней смутной обстановке в Туркестане вряд ли кому-нибудь придет охота вмешиваться в тамошние дела. Террор, разруха, голод, нищета... В этих обстоятельствах пришлось бы взять на себя всю ответственность за положение в крае. Посудите сами, насколько это легко и насколько выгодно?
— Что же в таком случае заставило вас бросить туда войска?—Асадулла-хан сделал удивленные глаза.— Может быть, они заблудились и поэтому попали в Асха-бад?
— Нет, не заблудились. — Я дал понять, что заметил иронию собеседника, но не считаю ее уместной. — Они пришли туда по просьбе Закаспийского правительства.
— Кого, кого? — Хан был откровенно удивлен. — Закаспийского правительства, говорите вы?
— Да.
— Вот тебе и на! — Густые брови хана сошлись на переносице. — Если завтра кучка авантюристов поднимет в Кандагаре восстание против афганского правительства, провозгласит Кандагар самостоятельным государством и призовет вас на помощь, вы, значит, пойдете и туда не колеблясь. Так, что ли?
— Это совершенно иное дело.
— Какое же иное? По-моему, никакой разницы нет. Сейчас в России существует одно законное правительство — Кремль, правительство Ленина. О каких же еще правительствах можно говорить? Вчера в государственном кресле России сидел Керенский — с ним считались, никто не посягал на русскую землю. Сегодня в том же кресле сидит Ленин, а мы почему-то должны не замечать его, считать, что он не существует? И в то же время с завидной отзывчивостью торопимся признать прави-тельства-однодйевки, правительства-миражи, поддержй-
ваем их, вплоть до интервенции в чужую страну. Где же тут логика?
Скромно одетый слуга внес в маленьких графинчиках шербет, с привычной быстротой расставил на небольшом круглом столике вазы с апельсинами, виноградом и инжиром. Пока он проворно и бесшумно двигался, Асадулла-хан молчал, а я собирался с мыслями.
Сомневаться не приходилось: хан специально подготовился к нашему разговору. Вне всякого сомнения, он догадывался, что под формой простого полковника скрывается человек, облеченный известными полномочиями. И конечно же, высказывая свои мысли мне, высказывал их Лондону.
Проводив взглядом слугу, который исчез так же бесшумно, как появился, я сказал, стараясь говорить по возможности более миролюбиво:
— Логика, ваше превосходительство, неизменно зависит от тех принципов, какими руководствуется человек в поисках истины. Давайте попробуем представить закаспийский вопрос под другим углом зрения. Вы знаете, что Россия — наша союзница в войне с Германией, это подтверждено официальными соглашениями. В течение многих лет мы поддерживали друг друга. Сегодня германцы и их союзники-турки, пользуясь смутой в России, стремятся проникнуть в Закаспий через Кавказ. Имеем мы право остановить их или нет?
— Нет! — без малейшего колебания, словно он ожидал этого вопроса, ответил Асадулла-хан. — При нынешнем положении дел у вас на это нет никакого права. Вас никто не упрекнул бы, если бы во главе русского правительства по-прежнему стоял Керенский — он был сторонником продолжения войны. Но Ленин с первого дня революции выступил против войны. Он издал Декрет о мире. Он заключил с немцами мирный договор.
— Ленин, ваше превосходительство, — это еще не Россия.
Асадулла-хан опустил поднятый было бокал с шербетом.
— Но вы же признавали Россию в лице Керенского? — Да, потому что он был главой государства, признанного союзниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126