До сих пор мы спокойно жили под покровительством России. Вот я ем хлеб — если я солгал, да покарает меня сам всевышний... Под священной сенью его величества белого царя мы долгие
годы жили, не зная бед. Он не нарушал наших обычаев и порядков, не покушался на нашу честь и достоинство. Напротив, в нужный час поддерживал нас, проявляя отеческую заботу. Мы благодарны ему по гроб жизни. А теперь, вы видите, Россия сама в огне. Неизвестно, в какую сторону потянет чаша весов судьбы. Я не знаю, какого мнения об этом его величество пресветлый эмир, но с его превосходительством кушбеги я беседовал. Он тоже говорит: «Теперь, кроме англичан, нас не может поддержать никто». Извините меня за прямоту — раз уж к слову пришлось, скажу еще вот что. Сомнение живет в наших сердцах: вам или не следовало посылать свои войска в Закаспий, или, если уж послали, следовало сделать это по-настоящему. Отступление ваших солдат вместе с белыми, честно говоря, очень удивило и даже оскорбило нас. А большевики воодушевились еще больше.
Мне вспомнились слова генерала Маллесона: «Нет, полковник. Вы говорите не то. Если завтра большевики получат помощь из Ташкента и нам придется опрометью бежать назад. . . Знаете, чем тогда все кончится?» Генерал оказался прав. Я это уже чувствовал. Положение слишком тяжелое, и выправить его с помощью только символической силы вряд ли возможно.
Бек вытер мокрые губы и добавил:
— И еще, господин полковник. . . Сказать по правде, большевики оказались сильнее, чем мы предполагали. Они как горный поток: преградишь им путь в одном месте— лавиной несутся в другом. Поверьте: ташкентцы, если захотят, в считанные дни смогут собрать многотысячное войско. На свете больше всего нищих да голодных. И все они — на стороне большевиков.
Из соседней комнаты к нам постучались. Бек не взглянул на дверь и даже не шелохнулся. Он налил нам коньяку, а себе шампанского и выпил за наше здоровье. Затем поднялся, запер изнутри дверь и, обращаясь ко мне, сказал:
— Теперь, если не возражаете, прошу к дастархану. Мы перешли в соседнюю комнату. Там на большом
столе стояло множество блюд. Но, кроме шербета, никаких напитков уже не было. Я, признаться, проголодался. Несколько выпитых бокалов вина разожгли аппетит. Невольно настроился на другой лад. Теперь мне уже хотелось отойти от политики, вздохнуть полной грудью. Взяв
с еще дымящегося блюда пару бараньих ребер и бросив их к себе на тарелку, я спросил бека:
— Вам не удалось привезти с собой из Петербурга какую-нибудь светловолосую русскую девчонку?
Бек понял, что тема беседы меняется, и радостно подхватил:
— Э, светловолосых девушек и здесь немало. . . Но нас неотступно преследует известное вам проклятие— муллы и ахуны. Без веревки связали нас по рукам и по ногам. Запреты, запреты... А сами что только не выделывают!
Я подшутил над беком: — Вы тоже боитесь духовенства?
— Эх! Если бы не боялся, разве я оставил бы там бутылки? Народная мудрость гласит: «Если ешь запретное, так уж ешь досыта». Я бы с удовольствием выпил с вами еще несколько бокалов шампанского, но. . . — Бек сокрушенно покачал головой, глотнул шербета и добавил:— Духовенства побаивается даже его величество светлый эмир!
Бек потупился, сдерживая улыбку, и замолчал. Я видел— он хочет рассказать что-то. Вновь прополоскав горло шербетом, бек начал:
— Супругу его величества белого царя звали Александра Федоровна. Очень хорошая женщина была. Спросила меня: «Сколько у тебя жен?» Я ответил: «Всего-навсего две». — «Что, разве мало?» — спросила она. «Для Петербурга много, а для Бухары мало», — ответил я. «Чем же они отличаются?» — спросила она. Я ответил: «В Петербурге можно знакомиться каждый день с новой девушкой. А у нас нельзя смотреть ни на кого, кроме своей». И царь, и его супруга от души рассмеялись. — Бек глубоко вздохнул и добавил:—Жизнь там. Наша жизнь стара, как Ноев ковчег. В ней нет ничего нового. А человеческая душа требует нового. Недаром говорят: «Почитай старое, но ищи нового».
Оказалось, бек любил поэтов и даже сам сочинял стихи. Он прочитал нам некоторые. Капитан Дейли с любопытством слушал его и хвалил. Я наблюдал за беком. Это был, видимо, из тех восточных властителей, которым опостылела азиатчина и которые почувствовали вкус европейского образа жизни. Такие люди представляют для нас большой интерес. Свяжи их с деловыми кругами
Лондона, умеющими выжимать масло из камня, и направляй куда надо. Они превращаются в азиатов с европейским душком. А то, что уже укоренилось в душе, как вы сами знаете, становится крепче стали.
Пиршество затянулось. Перешли на другие темы. В конце концов, под предлогом позднего времени, бек Предложил нам остаться у него. Мы, признаться, не стали возражать. В третьем часу ночи он проводил меня в отведенную комнату и, попрощавшись, ушел. Я остался один. Едва я снял халат и чалму, дверь отворилась, и на пороге появилась довольно молодая женщина. В руках у нее была маленькая подушечка. Увидев меня, женщина вздрогнула и остановилась. Я обратился к ней на узбекском языке:
— Входите, входите. . . Не бойтесь!
Она робко вошла в комнату и, положив маленькую подушечку на большую, заново оправила постель.
— Подождите минутку! — остановил я ее. Женщина смущенно потупилась. Подойдя поближе и смягчив, насколько мне удавалось, голос, я продолжал: — Как вас зовут?
Женщина промолчала, кусая кончик своего платка из зеленого шелка, и отвернулась. Я подошел еще ближе.
— Не стесняйтесь. . . Как ваше имя? А? ..
— Нимче, — тихо ответила женщина.
— Что? Вы сказали — Нимче?
— Да.
— Откуда вы родом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126